Что общего и чем отличаются две унии — Флорентийская и Брестская? Насколько актуальны эти две попытки объединения православных и католиков для современной Украины? Какую роль играла Киевская Церковь на Флорентийском и Брестском соборах? Обо всём этом — в небольшом историческом очерке.
Что объединяет и что разделяет: Флорентийская и Брестская унии
Ἵνα πάντες ἓν ὦσιν — ut unum sint — «да будут все едины!» Эти слова из Евангелия от Иоанна (17:21) столь часто звучат на различных экуменических конференциях, встречаются в многочисленных статьях, используются в качестве эпиграфов к опубликованным проповедям, размышлениям и книгам, что со временем острота Христова призыва начинает утрачивать свою силу: ухо привыкает, сердце перестаёт реагировать. Однако именно этими словами можно выразить девиз существования Церкви во все её времена и на протяжении всей её истории. Даже миссия научить все народы не стала ключевым лозунгом церковной жизни — миссии начинаются и угасают, народы принимают или отвергают Добрую весть о спасении, но стремление к единству остаётся неосуществимым идеалом и заветом Спасителя. Заветом, который Его ученики нарушили уже в первые десятилетия существования Церкви, и идеалом, который невозможно обойти ни одному из Его последователей, для кого слова Учителя имеют хоть какое-то значение.
Насколько ужасны истории раздоров и споров между церквами и христианами, настолько же ярки и благородны попытки преодолеть расколы и вернуть былое единство Божьего собрания. Кровавым и мрачным отмечен 1054 год — дата окончательного разрыва между Константинополем и Римом, ставшая кульминацией многовековых споров первого тысячелетия. Золотым и небесным сиянием отмечены 1439 и 1596 годы, ведь именно в эти славные годы христиане Запада и Востока вновь восстанавливали евхаристическое общение, становясь поистине Единой Церковью, о которой говорится в Символе веры. Единая, святая, католическая и апостольская Церковь радовалась этому воссоединению, но, увы, оба раза — ненадолго…
Ферраро-Флорентийский Вселенский собор 1438–1445
Разговоры о созыве объединительного Вселенского собора между католиками и православными велись ещё за столетия до Флорентийской унии. В частности, Варлаам Калабрийский, известный своей полемикой с Григорием Паламой, призывал к этому папу Бенедикта XII в 1339 году, а византийский император Иоанн VI Кантакузин официально обратился к Риму с аналогичным предложением в 1350 году[1]. Рим благосклонно относился к таким инициативам, однако избегал обсуждения догматических вопросов, ссылаясь на уже заключённую ранее Лионскую унию и считая Второй Лионский собор (1274) Вселенским, а его решения — действующими. Однако к концу 1430-х годов обе стороны были готовы к встрече, и собор начался в городе Феррара в 1438 году.
Кульминацией Ферраро-Флорентийского собора, который православные того времени считали восьмым, а католики — семнадцатым Вселенским собором, стало подписание в 1439 году унии — документа о восстановлении единства между церквями византийской традиции во главе с Константинополем и западной церковью во главе с Римом. Особенностью собора было то, что к единству восточных христиан подтолкнула, прежде всего, угроза турецкого нашествия, из-за которой Константинополь искал поддержку латинского Запада. Роль византийского императора Иоанна VIII Палеолога в убеждении восточных епископов была весьма значительной[2]. Однако было бы ошибочно сводить мотивы унии только к политическим факторам. Целая плеяда влиятельных православных деятелей того времени стремилась к единству с Католической церковью. Среди них были сам Константинопольский патриарх Иосиф II, выдающийся Киевский митрополит Исидор и, что особенно важно для нас, другой русский епископ из Суздаля, подпись которого также присутствует под итоговым унийным документом. Такое активное участие представителей Киевской Церкви свидетельствует о длительном поиске единства, которое было характерно для христиан Руси после разрыва общения между Римом и Константинополем в середине XI века.
Другой важной чертой Флорентийского собора было решение ключевых богословских разногласий, которые накапливались между православными и католиками на протяжении веков и проявились уже в период так называемой Фотиевой схизмы (вторая половина IX века). Лучшие богословы Востока и Запада обсуждали на заседаниях собора такие вопросы, как происхождение Святого Духа (Filioque), возможность служения литургии на квасном и пресном хлебе, посты, первенство Римской кафедры во Вселенской церкви и многие другие спорные вопросы. По всем этим вопросам удалось достичь соглашения, хотя, как показала последующая история, не все представители Востока были искренни в этом согласии. Уже через несколько лет после собора часть подписантов отказалась признавать унию и заявила об ошибочности своих прежних решений. Тем не менее, именно Флорентийская уния стала важным мотивирующим фактором, побудившим богословов и иерархов Киевской митрополии позднее искать пути восстановления единства с Римским архиереем.
Таким образом, Флорентийский собор не привёл к долгосрочному единству католиков и православных. Политические обстоятельства и отсутствие консенсуса внутри поместных православных церквей привели к тому, что раскол возобновился и даже углубился.
Брестский собор Русской Церкви 1596 года
Судьба Брестского собора сложилась иначе. В отличие от Ферраро-Флорентийского, Брестский собор не был вселенским. Это был поместный собор Киевской митрополии Константинопольского патриархата, юрисдикция которого охватывала значительную часть современной Украины, Литвы и Беларуси.
Киевские христиане с момента схизмы находились в положении заложников политики более влиятельных церковных кафедр. Разрыв между Римом и Константинополем на Руси в течение века не воспринимался как формальное разделение Церкви. Даже после схизмы Русь торжественно принимала делегации Римской Церкви, отмечала отдельные латинские праздники и совершала браки между верующими византийского и латинского обрядов без каких-либо ограничений[3]. Даже после отказа православных патриархатов признавать решения Флорентийского собора Киевский митрополит Мисаил в соборном меморандуме 1476 года видел отношения с Римской Церковью как с сестринской Церковью Константинополя и призывал епископов восстановить общение с обоими патриархатами. За такую позицию исследователи называют Мисаила «предвестником униатских устремлений русинов»[4].
К концу XVI века весь епископат митрополии стремился к соединению с Римом. Это подтверждается намерениями, выраженными в Декларации четырёх епископов Киевской митрополии о готовности принять унию с Римом (1590), а также в Декларации митрополита Михаила Рагозы и епископата Русской Церкви (1594). Мотивами были защита Киевской Церкви от ересей, исходивших из протестантской Европы, преодоление кризиса, вызванного духовным упадком и невежеством духовенства[5], а также защита русских обрядов и традиций от попыток латинизации со стороны польской государственно-церковной власти. Однако наиболее полно идеи и мотивы воссоединения были изложены в 33 статьях[6] (1595), которые стали программой осуществления Брестской унии годом позже. К сожалению, постреформационный Рим не воспринял эти статьи должным образом, и в папском унийном документе Magnus Dominus et laudabilis nimis они не упоминаются.
Одновременно с униатским в Бресте прошёл собор противников унии, на котором присутствовали два епископа Киевской митрополии и два епископа других православных юрисдикций. В соборном декрете было объявлено лишение сана и должностей епископов, принявших унию, с формулировкой «за отступление от Восточной Церкви». В результате этого собора, а ещё больше из-за поставления новой православной иерархии Иерусалимским патриархом в 1620 году, противостояние перешло на уровень приходского духовенства и монашества. Киевская Церковь пережила драму разделения, которая продолжается вплоть до сегодняшнего дня.
Общее и различия между двумя соборами
Среди общих черт Флорентийского и Брестского соборов можно уверенно назвать стремление преодолеть раскол, искреннее желание единства у большинства иерархов с обеих сторон, наличие политических предпосылок и последующее неприятие единства православными патриархатами — либо сразу, либо спустя некоторое время.
С другой стороны, масштаб и последствия этих соборов существенно различаются. Флорентийский собор по всем признакам был вселенским, а Брестский — поместным. Однако первый не привёл к долгосрочному единству, тогда как второй стал основой для формирования и развития униатских христиан восточнославянской византийской традиции. Сами фактом своего существования они и сегодня ставят под сомнение разделённое существование апостольских Церквей Востока и Запада. По мнению историка Юрия Федорива, во Флоренции было больше политики, а в Бресте — любви. Именно поэтому первый собор не дал результатов, а второй закрепил единство на века:
"Было бы лучше, если бы мотивы разрешения церковных споров и расколов были меньше мирскими и больше религиозными, тогда и тот Флорентийский собор, который должен был залечить раны Христовой Церкви, имел бы лучшие и более длительные последствия."[7]
Если во Флоренции Латинская Церковь общалась с Восточными патриархатами как с равными, признавая их сестринскими Церквями, то в событиях Бреста проявилась совсем другая экклезиология — пост-тридентская. Согласно этой модели, существует только одна истинная Христова Церковь — Римская, а все другие христианские общины, какими бы достойными они ни были, должны вернуться в Церковь через покаяние и подчинение Папе в рамках его непосредственной юрисдикции.
Эти два собора — две попытки восстановить единство — предлагают современным христианам богатый материал для размышлений. Несмотря на то, что православно-католическое Баламандское соглашение[8] признало униатизм ошибочным путём к единству, Флорентийский и Брестский соборы демонстрируют, что выполнять повеление Христа можно и нужно, даже если это кажется невозможным. Однако только действие Святого Духа может сделать плоды наших усилий долговечными и исцеляющими.
Примечания
- Дж. Гилл. Флорентийский собор. Львов, 2016, с. 24–25.
- Роль византийских императоров в созыве Вселенских соборов для Православной Церкви всегда была решающей. Более того, без инициативы императора первые соборы вообще были бы невозможны, так как требовали значительной финансовой поддержки для их организации и политической — для внедрения соборных решений в пределах империи. Однако, к сожалению, мотивы властителей-инициаторов часто были далеки от духовных и объяснялись желанием сохранить мир и порядок в государстве, иногда ценой отступления от православия.
- В. Гриневич. Прошлое оставить Богу. Львов, 1998, с. 17.
- Там же, с. 51.
- «Коррупция высшей иерархии сопровождалась невежеством и моральным упадком приходских священников и монахов». Борис Гудзяк. Кризис и реформа: Киевская митрополия, Константинопольский патриархат и генезис Брестской унии. Львов, 2000, с. 86.
- Основные документы Брестской унии. Львов, 1996, с. 54–61.
- Ю. Федорив. История Церкви в Украине. Львов, 2001, с. 148.
- Баламандское соглашение (1993) не имеет обязательной силы ни для католиков, ни для православных, но содержит важные декларации, отражающие современное состояние православно-католического видения единства.