Еще к вопросу о filioque
Франсуа Руло
На протяжении последнего тысячелетия спор о Филиокве отравлял отношения между Восточной и Западной Церквами и служил главным аргументом и догматическим критерием при обсуждении проблемы соединения или разрыва двух Церквей. По мнению некоторых, этот спор еще и сегодня остается главной причиной разрыва между Константинополем и Римом, так как свидетельствует об окончательной несовместимости двух богословских систем — византийской и латинской. С другой стороны, епископы Греческой Католической Церкви в одном малоизвестном документе разъяснили причины, вызвавшие официальную отмену Филиокве в Символе Веры, который исповедуется в католических церквах Греции. В этом документе, носящем название „Пастырское наставление”, епископы подчеркнули, что подлинная причина затруднения в том, что для передачи двух разных греческих глаголов был выбран один латинский. Тот факт, что понятия, выражаемые этими греческими глаголами, не полностью тождественны, объясняет, почему Филиокве можно вполне правильно выразить на латинском языке и, наоборот, почему католик не может исповедовать Филиокве на греческом! Неужели только в наши дни, когда латинскую литургию перевели на греческий язык, стало ясно, что спор о Филиокве — это, в сущности, спор о словах, т.е. словесное недоразумение? Может быть, тот, кто представляет дело таким образом, и излагает истину (особенно если он при этом стремится придерживаться исключительно позиций веры), но такая истина была бы слишком простой, ибо при таком подходе упускают из вида, что корни спора о Филиокве — не только в религии, но и в культуре. Но как раз именно в этой двойственности религиозно-культурной реальности и заключается трудность.
На протяжении Средних веков в латинском и византийском мирах сформировались две теологические системы, не только в корне отличные друг от друга, но и вобравшие в себя определенные полемические элементы. Рим и Византия окончательно определили свои позиции, выразив их — одна с помощью схоластической, а другая — паламитской системы, каждая из которых освещает одну из сторон общей веры. В конечном счете, паламизм вылился в учение о непознаваемости (апофатизм) внутритроичных отношений. (Паламизм — это окончательное утверждение непознаваемого характера внутритроичных отношений. Схоластика — это окончательное утверждение способности своего учения к познанию.) После того как обе системы окончательно сформировались, оставался только один шаг, чтобы превратить то, что было всего лишь учением той или другой школы, в учение всей Церкви (превратить „теологумен” в „догмат”), что к общему несчастью и было совершено обеими сторонами. Говорили (и хотели верить), что дело касается различия в вере, тогда как в действительности все сводилось к различию богословских систем, каждая из которых защищала одну и ту же тайну Божественного Отцовства.
Весь псевдотеологический характер спора о Филиокве выявляется особенно ясно, когда вспоминаешь все то, что уже сказал Максим Исповедник, объясняя как допустимость, так и пределы и известную неопределенность этого учения. Так что в плане веры все, что касается Филиокве, было расставлено по своим местам. И все же, несмотря на разъяснения Максима Исповедника, спор разгорелся еще сильнее. Можно сказать, что столкновения происходили и после официальных прений между двумя Церквами (Лионский и Флорентийский Соборы), и после многочисленных неофициальных попыток достичь согласия: основополагающее согласие в плане веры, установленное в результате долгих и тщательных изысканий, не мешало спору по окончании встреч разгораться с новой силой. Как объяснить такое противоречие?
На деле за богословским спором скрывалась весьма неприглядная реальность: одна Церковь не признавала за другой права на существование из-за присущих той особенностей. Каждая из Церквей искала в собственном богословском учении оправдание своего отрицания другой. В Риме стремились узаконить латинский вероучительный империализм, прикрываясь заботой о единстве, которое смешивали с униформизмом. В Византии же стремились узаконить доктринальный фанатизм, ссылаясь на превосходство своего богословского учения (несравненное богатство греческой патристики).
Для ложной проблемы не существует решения. Это, как нам кажется, относится и к случаю с Филиокве. Ибо проблема Филиокве, представляющаяся, на первый взгляд, богословской, проистекает не из различия в вере, но из соперничества двух культур, каждая из которых стремится к тому, чтобы именно ее признали единственно „законной” культурой христианского мира.
Придет час — и он уже приближается, — когда, вместо того чтобы спорить о культурном превосходстве, обе Церкви осознают, что важны не обоюдные различия, но тот факт, что в плане веры они, Церкви, взаимно дополняют друг друга. Католик, чтобы быть католиком, должен постичь паламитское учение. Православный, чтобы быть православным, должен постичь схоластическую систему. Придет день, и станет ясным, что католик, исповедуя Троицу в единой Церкви Иисуса Христа, не сможет оставаться католиком, не будучи при этом православным. Также и православный, исповедуя Троицу в единой Церкви Иисуса Христа, не сможет оставаться православным, не будучи при этом католиком.
Пастырское наставление греческого католического епископата
На протяжении того тысячелетия, что христиане Востока и Запада были разделены, в отношениях между ними — признаем это — царили вражда и раздор. Из-за этого нравственное сознание верных стало чрезвычайно ранимым в отношении известных мест вероучения, к которым относились — скорее ошибочно — как к пробному камню того или другого христианского вероисповедания. Именно поэтому пастыри, ответственные за Церковь, должны сделать все — и это их священный долг, — чтобы нравственное сознание верных не смущалось в этих местах вероучения, но мудро просвещалось бы, чтобы все те, кто не имеет специальной подготовки, могли бы по мере своих возможностей войти в проблематику этих часто весьма запутанных богословских вопросов. Надлежит поступать так, чтобы утвердить верных в истине, хранительницей которой является Церковь Христова, и не допустить такого положения, при котором верующие из-за недостаточности назиданий занимаются, по слову апостола Павла, „баснями и родословиями бесконечными, которые производят больше споры, нежели Божие назидание в вере” (1 Тим 1.4). Также иерархия Греческой Католической Церкви, сознавая свой долг преподавать истину верным, желает сегодня с помощью данного „Наставления”, с одной стороны, предостеречь их от некоторых сомнений и возможных колебаний, а с другой стороны, предостеречь и наших православных братьев от возможных неправильных толкований нашего решения, принятого в согласии со Святым Престолом: отныне во время совершения мессы произносить Символ Веры в той его первоначальной форме, которая известна под именем Никео-Цареградского Символа Веры и которая сохраняется в византийской традиции, а не тот Символ, который произносился в наших церквах, с тех пор как стали совершать мессу на родном языке, и который переведен был на греческий язык с латинского.
Известно, что между переводом латинского текста Символа на греческий язык — переводом, которым мы пользовались до сих пор, и византийским текстом Символа, который иерархия решила ввести в церковный обиход, имеется два несовпадения. Первое — это отсутствие в латинском тексте слов „Бога от Бога” (Teon ek Teou) перед словами „свет от света” (fos ek fotos). Само по себе это не так важно, ибо это простое повторение (действительно, сразу же после этих слов в Символе говорится „Бога истинна от Бога истинна” (Teon agitenon ek Teou aditenu) . „Бог от Бога” включили в латинский Символ, подражая Символу Никейского Вселенского Собора (325 г.), в тексте которого появилось это повторение. Второе несоответствие может показаться куда более важным. Мы имеем в виду устранение слов kai tou Teou в том месте Символа, где мы исповедуем нашу веру в Святого Духа, произнося: „Дух Святой ... исходит от Отца и Сына”.
На первый взгляд, это может показаться отречением или, по крайней мере, уступкой, которую Католическая Церковь сделала тем, кто на протяжении столетий вменял ей чуть ли не в преступление прибавление слов „Филиокве” (kai tou Giou) к Символу Веры. Но это не так. Католическая Церковь не отрекается от своей веры в Святую и Честную Троицу, от той веры в Нее, какую Церковь получила от Отцов и Учителей во Христе. Тем более, Церковь не отрекается от формулы „Филиокве”, которая означает для нее, в той мере, в какой человеческий язык это может выразить, глубину неисследимой тайны Божественной жизни, троических отношений Святого Духа с Отцом и Сыном. И формула „Филиокве” по-прежнему будет произноситься в Символе Веры на всех языках, исключая греческий, и мы имеем достаточные основания для этого единственного исключения. Говоря об основных положениях веры, иерархия Греческой Католической Церкви пользуется случаем, чтобы подчеркнуть, что никакие предлоги, включая даже искреннее стремление к соединению, не могут оправдать компромисс в догматической области.
В таком случае почему же католическая иерархия Греции решила принять византийскую формулировку Символа, в котором „Филиокве” не фигурирует? Иерархия, хоть это и может показаться парадоксальным, приняла это решение именно для того, чтобы сохранить целостность своей веры в „Филиокве” и свое ортодоксальное понимание веры в Троицу.
Действительно, скажем сразу же, что греческий глагол ekporeuomai и латинский procedere (так же как и все глаголы, при помощи которых переводили procedere на все современные языки), по своему значению не вполне совпадают. В силу этого Католическая Церковь, всегда отличавшаяся добросовестностью в вопросах вероучения, должна была дать прямой ответ на требования догматической истины и отказаться от формулировки, которая не выражает адекватно веру Церкви в Бога Троичного. Во всяком случае, сохранение старой формулировки означало бы не что иное, как сохранение той позиции, которая исторически разделяла нас и наших православных братьев. Но нет никакой веской причины делать это в ущерб точности изложения веры.
Мы убеждены, что такое попечение Католической Церкви об истине удовлетворит как наших верных, так и наших православных братьев, тем более что — и мы об этом будем говорить ниже — наша иерархия, приняв такое решение, стремилась выявить тринитарную истину, общую и для католиков и для православных, а именно, что Отец — единственный источник Троицы; иерархия стремилась также показать, что богословская проблема Филиокве, ради которой представители обеих Церквей в течение столетий извели столько чернил на полемические труды, есть в значительной мере недоразумение. Подобно тому как епископы Испании, в 589 г. собравшиеся на Синоде в Толедо для обсуждения вопросов, связанных с возникновением ересей в их Церквах, включили Филиокве в Символ Веры, чтобы сохранить верность истине, так же и епископы Греции, учитывая разницу в значении слов, которая может привести к догматическим неточностям и даже к словесной ереси, и желая сохранить верность истине, решили убрать Филиокве из Символа Веры, который отныне будет произноситься на родном языке.
Всем известно, насколько трудно найти точные эквиваленты для перевода самобытных выражений одного языка на другой, обладающий иной смысловой структурой. Трудность эта возрастает, когда приходится переводить догматические выражения, ибо тут необходимо соблюдать строгую богословскую точность. Суть же проблемы, связанной с Символом Веры, в том, что глаголы procedere и ekporeuein не являются полными синонимами. Действительно, глаголом procedere перевели другие греческие глаголы, такие, как proerhomai и ekserhomai (см., например, Ин 8.42, где ekserhomai переведен как procedere). И наоборот, начиная с Тертуллиана — и это другое доказательство нашего утверждения — латинская традиция пользуется для обозначения изначального отношения Сына и Духа к Отцу одним глаголом procedere (proerhoma) и, таким образом, говорит о движении (processio proeleusis) Сына и движении Святого Духа, тогда как греческая традиция пользуется глаголом exiropeveiv исключительно для обозначения отношения Святого Духа к Отцовскому Началу, поскольку такое отношение отличается от рождения Сына.
Такое разное употребление этих двух глаголов в латинской и греческой традициях объясняется тем, что эти глаголы обладают разными семантическими оттенками, соответственно характеру своего языка. В самом деле, греческий глагол ekporeuein — точное значение которого „выходить из дверей” или „из первоисточника” — указывает скорее на то, откуда нечто движется, тогда как латинское procedere — точное значение которого „продвигаться” — указывает скорее на само движение, не показывая, является ли источник движения первоисточником или нет. Таково положение с лингвистической точки зрения. Но здесь язык сыграл важнейшую роль в образовании и оформлении святоотеческих традиций — восточной и западной. Латинские Отцы иногда пользовались глаголом procedere, употребляя его в общем смысле, для обозначения двух лиц, которые оба идут (происходят) от Отца, общего источника Троицы. И тем не менее, чтобы спасти Монархию Отца внутри Троицы, латинская традиция, уча, что Святой Дух идет (proerhetai или proeisi) от Отца и Сына, начиная с Блаженного Августина всегда подчеркивала, что Дух исходит от Отца principaliter — первого источника.
Греческие Отцы, в свою очередь, всегда усматривали в глаголе ekporeuein идею „исхода из первоисточника” и никогда не говорили, что Святой Дух ekporeuetain kai ek tou Giou — исходит от Сына как от первоисточника. Они и не могли так выразиться, ибо это означало бы, что они относятся к Сыну так, как если бы он был источником Троицы, что было бы ошибочно с догматической точки зрения.
И все же учение об исхождении Святого Духа от Сына находит свое выражение и в традиции греческих Отцов, но всегда в другой форме. Александрийская богословская школа во главе со святым Кириллом учила, что Святой Дух движется (продвигается) от Отца и Сына (proeisi ek tou Patros kai Giou). Каппадокийцы и Иоанн Дамаскин предпочитали сохранять первоначальный имеющийся в Евангелии глагол ekporeuromai и, выражая ту же истину, пользовались оборотом: „через Сына”.
Обе формулы — Spiritus Sanctus qui ex Patre Filioque procedit и to Pnevma to Agion ek tou Patros dia tou Giou ekporeuomenon — на своем языке и в своей богословской системе идентичным образом выражают одну и ту же веру. Эту истину, торжественно провозглашенную на Флорентийском Соборе, понимали некоторые просвещенные христианские умы как до схизмы, так и после нее.
Мы хотим привести здесь два ярких примера. Давая их, мы не выходим за границы темы, поскольку в обоих случаях полемику порождало именно различное толкование слов procedere ekporeuein. Первый пример — из знаменитого письма, примерно в середине седьмого века написанного Максимом Исповедником пресвитеру Мариносу Кипрскому. Маринос спрашивает у Максима Исповедника совета относительно обвинений со стороны константинопольских монофелитов, напавших на папу Римского Мартина I в связи с тем, что в синодальном послании он, между прочим, написал (конечно, по-латыни): „Святой Дух исходит от Отца и Сына”. Максим объясняет:
„Да не смущается ваше сердце; граждане императорского города напали лишь на два места синодального письма нынешнего Папы, а не на все письмо, как было написано. Первое место касается учения Папы о Боге. По их (константинопольских монофелитов) мнению, Папа сказал якобы, что „Святой Дух исходит также и от Сына”. Второе касается Божественного Воплощения. В действительности Папа написал: Как человек Господь свободен от первородного греха. Что касается первого положения, то римские Отцы свидетельствуют о том же самом, что и Папа. О том же свидетельствует и Кирилл Александрийский в своем обширнейшем труде о святом Евангелисте Иоанне. Но при рассмотрении этих свидетельств ясно видно, что для римских Отцов и Кирилла Александрийского Сын не есть причина Духа. (Римляне) /признают Отца единственным источником Сына и Духа; одного — поскольку он рождается, другого — поскольку он исходит. Но они (римляне) указывают, что он (Дух) исходит через него (Сына), и этим они сохраняют единую сущность ... Вот чего, следовательно, они (римляне) придерживаются и за что их без всякого основания обвиняют ... И я попросил римлян, чтобы они, как вы того хотели, сами истолковали ту (формулу), что им близка и привычна, с тем чтобы предупредить козни, которые могут возникнуть. Я не уверен, можно ли рассчитывать на получение ответа, ибо не знаю, имеется ли у них обыкновение, получая письма, отвечать на них. С другой стороны, они не могут выразить свою мысль в иной форме, на другом языке, так же точно, как на своем родном языке; между прочим, то же самое можно сказать и о нас и нашем языке”.
Из написанного Максимом ясно видно, что перевод procedere посредством ekporeuestai вызвал со стороны Константинополя обвинения против Мартина I. Но обвинения эти неосновательны, -говорит святой Максим, — ибо свидетельства латинских Отцов согласны с нашими. Римляне, — говорит он, — знают, что у Сына и Духа только одна причина, но они говорят, что Дух исходит и от Сына, чтобы обозначить, что Он (Дух) исходит (Trpoierat) через Сына. Святой Максим попросил римлян изложить их учение по-гречески, с тем чтобы он мог при помощи этого документа опровергнуть наветы монофелитов. Однако он не был уверен, что они в состоянии сделать это, ибо знал, что римлянам очень трудно выразить свои понятия в терминах иностранного языка. Впрочем, Максим Исповедник мудро отметил, что и грекам сделать нечто подобное не менее трудно.
Вторым примером совпадения двух формул и осознания лингвистической разницы между двумя глаголами является диспут, происходивший в 1135 году в присутствии Иоанна Комнина между Никетасом митрополитом Никомедийским, преподавателем Патриаршей Богословской Школы, и Ансельмом, епископом Хавельбергским. Когда, после долгого спора, стали цитировать тексты греческих Отцов, епископ Хавельбергский сказал митрополиту Никомедийскому: „Сказать по правде, у нас и множества западных ученых людей нет разногласий с вами относительно смысла этого (ekporeuseos) исхождения, но, как я уже говорил много раз, слово, которым вы обозначаете это исхождение, было до сих пор нам неизвестно; мы боимся не способа этого исхождения, ибо он православен, но слова, которое его обозначает и которое нам непривычно. Многие греческие учителя, толковавшие Священное Писание, давали нам понимание способа этого исхождения-посылания (proeleusis) в том же смысле, что и ты, но они употребляли это слово „исхождение” (ekporeuseos) не настолько ясно, чтобы оно осталось в нашем богословском обиходе”. В подтверждение сказанного Ансельм привел несколько свидетельств греческих и латинских Отцов. На это Никетас сказал ему: „Ты доставил мне большое удовольствие, обратившись к учению наших Отцов, но я хотел бы спросить тебя: а ты, будучи латинянином, признаешь авторитет тех, кого цитировал, и других наших Учителей?” На это Ансельм отвечал: „Для меня все христиане равны, будь то греки, римляне или кто-нибудь еще; для меня все под благодатью Духа Святого. Я никого не презираю, никого не отталкиваю и не считаю, что кто-нибудь заслуживает отвержения. Каждого, кто православно рассуждает и чьи писания не идут против учения, полученного от апостолов, я принимаю и охотно лобызаю”. Тут Никетас воскликнул: „Я вижу, что нашел мужа-латинянина — истинного кафолика! Да пошлет нам Бог в наши дни таких людей! Итак, наши Учителя, объясняя что-либо касающееся учения о Троице или о Символе Веры, часто говорят, что Дух Святой посылается (proienai) Отцом и Сыном или что Дух Святой проливается Отцом и Сыном (proxeitai). Но в эти выражения — „посыл” (proeleusis) или „пролитие” (proxusis) — Отцы вкладывают иной смысл, нежели в выражение „Дух Святой исходит (происходит) (ekporeuestai) от Отца. Да будет известно твоей любви, что после столь долгих рассуждений и цитирования стольких авторов я и все другие греческие ученые согласны с тобой во мнении относительно исхождения Святого Духа ... Итак, следовательно, латинские и греческие ученые, забыв все, что до сих пор написали друг против друга, сообразуясь с законом любви, наконец пришли ныне к согласию относительно тождественности учений”. Текст ясный и не требующий комментариев.
Вот то, что иерархия Католической Церкви Греции полагает уместным представить ныне своим верным, с тем чтобы объяснить им причины, вызвавшие решение изменить, в данном особом случае, применительно к Греции, текст Символа Веры и принять византийскую формулу. В греческом Символе Веры слова kai ek tou Giu — „и от Сына”, стоящие перед причастием „исходящего” — ekporeuomenon, вполне могут вызвать ошибочные догматические толкования и усугубить непонимание между нами и нашими православными братьями.
Иерархия не притязает на то, чтобы с помощью всего вышесказанного и недавно принятого „Наставления” окончательно разрешить все те разногласия, что разделяют католиков и православных, — даже разногласия в области тринитарного богословия. Тем не менее иерархия имеет дерзновение надеяться, что деяние ее, несмотря на всю его малость, будет правильно истолковано нашими православными братьями и внесет свою скромную лепту в дело приближения того столь желанного дня, когда наступит совершенное единство.
„Да подаст нам всем Бог, непоколебимый в Своей верности истине, подлинный образ той высочайшей и непостижимой любви, которая и есть Святой Дух в троической жизни”, чтобы мы, все вместе, когда-нибудь смогли „исповедать единым сердцем нашу веру в Отца, Сына и Святого Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную”.
31 мая 1973 г.
All rigths reserved © ByzCath.Ru 2003