В лекции, прочитанной на философско-богословском факультете Украинского католического университете 22 января 2013 года, епископ Венедикт (Алексейчук) на основе анализа церковной истории и бытия Церкви Киевской Руси раскрывет роль и значение УГКЦ в современном христианском мире.

Идентичность Украинской Греко-Католической Церкви

Философско-богословский факультет УКУ. 22 января 2013 г. 

Божье Провидение поставило наш народ и нашу Церковь в самом центре пространства, культурно, цивилизационно и политически известного под названием "Европа". Веками вторгались в Европу через наши земли орды кочевников. Веками наш народ и Церковь стояли на защите христианского Запада, сами изнемогая под ударами противников. Наша Церковь проходила через периоды правления чужеземцев, периоды преследований и более или менее спокойные времена, когда она могла развиваться. Весь этот исторический процесс оставил свои следы на ее лике и идентичности. Но три компонента, которые создают ее идентичность, всегда присутствовали в ее жизни: верность Христу, верность единству Церкви Христовой и верность народу, среди которого она совершает свое посланничество.

В настоящее время — после падения коммунистических режимов на европейском континенте, когда народы, которые стонали под их игом, возвращают себе заретушированную, а порою и утраченную идентичность; когда постмодернизм начал постепенно сдавать свои деконструктивные позиции перед движением европейских народов в защиту собственной идентичности, — наш народ, по крайней мере, его активная часть, стал участником этого общеевропейского движения возвращения к своим аутентичным корням.

Это движение оказывает свое влияние и на нашу Церковь, пробуждая в ней интерес к собственной идентичности. Часто эти поиски идентичности напоминают подростковое метание от одних крайностей к другим, которое приводит к конфликтам с самим собой и окружением. А поскольку идентичность нашей Церкви по существу является и католической, и восточной, то часто возникает соблазн решить этот вопрос в стиле Александра Македонского, разрубив этот гордиев узел в пользу либо кафоличности, либо восточности. Но такое "разрубание" не учитывает реальной, живой идентичности УГКЦ, которая уже существует. Эта идентичность глубоко укоренена в наших верующих, и хотя история оставила на ней свои наслоения, затемнив ее лик, она есть, она жива и только требует нашего осознания. Идентичность нашей Церкви - словно древняя икона, на которую со временем наслоились копоть, пыль, грязь, притом до такой степени, что едва можно распознать какое-либо изображение, и трудно установить, чей именно лик она представляет: или св. Николая, или св. Василия Великого, или Христа. И лишь умелый, осторожный труд реставратора способен открыть нам из-под наслоений истинный лик и представить его в первозданной красоте.

Наши предки встретились с христианской Благой Вестью в самом начале миссионерской деятельности Церкви Христовой. Поэтому уже Тертуллиан мог писать, что холодные края Скифии горят пламенем Христовой веры. С самого начала существования Церкви зéмли нашей Родины щедро орошены кровью мучеников за Христа: здесь в Крыму св. папа Климент I мученической кровью засвидетельствовал свою верность Христу, здесь и сарматские мученики, которых готский король Германарих велел убить за веру римскую, здесь и исповедническое свидетельство св. папы Мартина I; здесь и сонм мучеников и исповедников, часто безымянных, чья кровь стала семенем для новых христианских поколений нашего народа.

В плавильном котле истории на нашей земле сменялись этносы и народы, каждый из которых оставил свой след в культуре, ментальности и вере нашего народа, создав тем самым уникальность нашей ментальности и нашей культуры. Поэтому Церковь, ища путей распространения Христовой веры в нашем народе, искала и понятных ему форм и способов. Ведь от самых своих начал Церковь Христова, неся Благую Весть воскресшего Христа разным народам в конкретном времени, конкретном пространстве и конкретной культуре, приобретала различные формы, видоизменяя свои обряды, но оставаясь верной Христовому учению, сути евангельской керигмы.

Эти культурные и ментальные различия часто становились причиной недоразумений, поскольку наша раненная первородным грехом падшая человеческая природа радостно ищет в инаковости "другого" причину для самооправдания и самовозвышения. Например, уже в первые годы существования Церкви вспыхнул конфликт между "иудействующими" и "элленизаторами", т.е. между ревнителями иудейской древности и сторонниками новых форм проповеди Евангелия, инкультурированной в позднеэллинистичную культуру Римской империи первого века по Р.Х. (см. Деян. 15:1-3). Этот конфликт имел в большей мере культурный характер, чем мировоззренческий, — дошло до столкновения двух культур, двух различных миров: старого, иудейского, выпестованного строгой верностью Торе, и нового, который инкультурировал Христову Благую Весть в эллинскую культуру.

Ревность и тех, и других могла привести к расколу, к распаду Церкви. Но молодое, только сформированное сообщество Христовых последователей отлично с этим конфликтом справилось (см. Деян. 15:5-33). И именно решение этого конфликта стало своеобразной иконой, на которую стоило бы ориентироваться при решении внутрицерковных конфликтов и недоразумений. Но, к большому сожалению, не всегда и далеко не все такие конфликты решались подобным образом. Противоречия между крупными центрами христианства — Римом и Константинополем, — которые возникли из-за человеческих имперских амбиций, привели в XI веке к трагедии, потрясшей весь христианский мир: произошел раскол Церкви. Можно бесконечно долго спорить о расколе: кто его инициировал, кто виноват, когда именно он состоялся на самом деле, – но он произошел, и его трагические последствия до сих пор испытывают все христиане. Ушли в небытие имперские амбиции, когда христианство использовали в меркантильных земных интересах, провоцируя раздоры и подпитывая их; сформировались новые государства, культуры, новые очаги христианской жизни, — но раскол между Римом и Константинополем, между католичеством и православием так и остался трагической реальностью христианства в XXI столетии. Особенно болезненные раны нанес этот раскол нашему народу и нашей Церкви, разделив результате само народное тело на разные части. Преодоление его должно стать для нас одним из главных императивов. Для нас, украинских греко-католиков, этот императив звучит особенно остро. Ведь как христиане византийской литургической семьи мы являемся частью христианского Востока, а находясь в единстве с Римским Апостольским Престолом и сохраняя верность преемникам св. апостола Петра, епископам Рима, мы являемся частью христианского Запада. Мы принадлежим одновременно и христианскому Востоку, и христианскому Западу. Более того, мы и являемся христианским Востоком и одновременно христианским Западом. Поэтому раскол единой ранее Церкви Христовой на Православную и Католическую Церкви проходит через само наше естество.

Когда византийский Константинополь и латинский Рим затеяли в очередной раз ссору, которая и породила раскол Церкви, нас — практически один из самых молодых на тот момент христианских народов — никто не спрашивал о нашей позиции. Каждая из сторон лишь пыталась заручиться поддержкой Киева в глобальном противостоянии того времени — древней Византийской империи и молодой, всё более укреплявшейся Священной Римской империи германцев. И Византия, и франки инструментализовали христианство в своих корыстных политических целях. В пылу политически-идеологического противостояния двух сверхдержав тогдашней Европы христианство было важным стратегическим компонентом государственной идеологии как Константинополя, так и Аахена (тогдашняя столица Священной Римской империи германцев). И в этом противостоянии двух политических гигантов тогдашнего христианского мира христианские любовь, единство, братство отошли на второй, а то и на третий план. Победа Запада над Востоком или Востока над Западом стала в то время главным мотивом христианских взаимоотношений. Все это уже принадлежит истории.

Но, несмотря на это, наше настоящее все еще отравлено едкими испарениями христианского раздора тысячелетней давности. За тысячу лет, прошедших с того времени, Римско-Католическая Церковь научилась обходиться без Православной, а Православная Церковь — без Римско-Католической: каждая из них живет своей жизнью, не очень нуждаясь в другой. Но мы, греко-католики, всегда нуждались и дальше нуждаемся как в христианском Западе, так и христианском Востоке, потому что всегда чувствовали, кем мы есть: и восточными христианами, и католиками одновременно. Поэтому для нас раскол Церкви — это постоянное осознание болезненного состояния, когда братья-христиане не находятся в полном единстве между собой. Этот раскол проходит через наше сердце. Поэтому в истории нашей Церкви мы наблюдаем постоянное стремление к единству между рассоренными Церквами.

Когда в 988 году христианство укоренилось на наших землях, Церковь еще была единой. Киевский правитель Владимир Великий, креститель Руси, активно обменивался посольствами как с папским Римом, так и с византийским Константинополем. Русское государство активно жило идеей единства христианской ойкумены, в которую сама только-только вошла как полноправный член.

Раскол 1054 года состоялся за нашей спиной, помимо нашей воли и без нашего желания. Можно сказать и больше: наша Церковь долгое время его не принимала, старалась его не замечать. Правители Руси: сын Ярослава Мудрого Изяслав-Дмитрий I и его сын Ярополк-Петр — уже после раскола получили королевский титул из рук Папы Григория VII. А короля Ярополка все Церкви киевской традиции почитают как блаженного. Даже Русская Православная Церковь чтит этого католического короля, который после трагического 1054 года пребывал в единстве с Римским Апостольским Престолом.

Короли Галицко-Волынские, наследники киевских королей, также деятельно стремились к единству христианской ойкумены, осознавая принадлежность нашего народа к единой христианской семье европейских народов. К этому стремилась и наша Церковь. Именно поэтому она присутствовала на IV Лионском соборе, предупреждая устами митрополита Петра о монгольской угрозе христианскому миру. Она установила праздник Перенесение мощей св. Николая Мирликийского, так называемого Николу Вешнего, которого нет ни в одной Православной Церковь, кроме тех, которые выводят свои истоки из древней Киевской митрополии. Киевский митрополит Исидор на Флорентийском соборе стал душой стремления к единству между греками и латинянами. Наш митрополит Иосиф в 1500 году обращается к Папе Александру V с письмом о единстве. Несмотря на то, что частной жизнью этого Папы возмущалась вся Европа (в частности, высмеивали и Лютер, и впоследствии Ницше), митрополит с полным доверием ко Христу видит в нем того, кто совершает Петрово служение для единства Церкви Христовой. Впоследствии, в 1596 году, несмотря на препятствия со стороны наших соседей с запада, востока и юга, стремление нашей Церкви к единству воплотилось в Брестскую унию. Но даже это не смогло преодолеть раскол христианской ментальности, который уже произошел в то время. Часть нашего народа, втянутая в орбиту политических интересов наших непосредственных и не совсем непосредственных соседей, превратила это стремление к единству в политические состязания.

И все же, несмотря болезненные раны, нанесенные одной и другой стороной, в нашей Церкви не исчезало желание искать пути к единству Церкви. Уже прямой виновник кровавой расправы православной толпы над св. Иосафатом Кунцевичем — Мелетий Смотрицкий, автор антикатолического "Треноса", — после своего судьбоносного путешествия по бывшему христианскому, а к тому времени уже мусульманскому, Востоку выступает с проектом примирения Руси в единой святой соборной (католической) Церкви. Этот автор первой нашей грамматики хорошо ощутил реальные потребности нашего национального и церковного бытия, поэтому присоединился к унийной части Киевской Церкви. Великие митрополиты Вельямин Рутский и Петр Могила очень серьезно вели диалог, выискивая пути к этому единству. И только казацкая стихия, подстрекаемая политическими врагами нашего народа, помешала братьям-христианам, соединенным и не соединенным с Римским Престолом, найти взаимное понимание в лоне единой Киевской Церкви.

Усилия нашей Церкви, направленные на поиски единства, оплачены большим числом мучеников, среди которых — почитаемый всем католическим миром св. Иосафат, Пратулинские мученики и сотни безымянных свидетелей единства и единственности Католической Церкви Христовой. А уже почти в наше время появляется фигура моисеевого масштаба — митрополит Андрей Шептицкий, который всю свою жизнь посвятил осуществлению Христова завета "да будут все едино" (см. Ин. 17:20-21). Великий Митрополит, как мог, старался наладить хорошие отношения с православными архиереями и верными, чтобы через диалог с ними искать пути соединения. В своих митрополичьих палатах на Святоюрской Горе он принимал многих беженцев из-под большевистской оккупации, как мог, помогал православным братьям во времена II Речи Посполитой, которая оказывала на православных Волыни, Холмщины и Подляшья безумное, почти не человеческий давление, с целью перевода их в польский национальный лагерь. Во время немецкой оккупации митрополит активно обращается к православным архиереям и православной интеллигенции с целью налаживания диалога. Более того, в своем послании к православной украинской интеллигенции он пишет следующее: «Понятно, что греко-католик не может стать Киевским Митрополитом. А я не имею ни желания этого обладать этим титулом, ни физической возможности быть в Киеве. Я вступаю в семьдесят восьмой год жизни. Болезнью хронического воспаления суставов с 12-ти лет я прикован к креслу, без возможности встать на ноги. Болезнь лишила меня почти полностью владения правой рукой, а несколько раз в году, каждые несколько недель, я совсем не владею и левой. Киевский Митрополит должен быть выбран из православных или автокефальных Архиереев или священников. Если бы он был в единстве со Вселенской Церковью, все мы, греко-католики, подчинялись бы ему, и я первый радостно принял бы его верховную власть.» («Мое послание к украинской православной интеллигенции», 03.03.1942).

Более того, новомученики УГКЦ — это христианские герои, которые отдали свою жизнь, прежде всего, за единство Церкви. Поиск христианского единства и свидетельство этого единства миру, соблазненному расколом христианства, — это одна из характерных сущностей нашей Церкви. Собственно говоря, история УГКЦ — это история свидетельство ее верности Христовому завету "да будут все едино". Эта история четко показывает суть её идентичности — это Восточная Католическая Церковь, то есть Церковь, которая, сохраняя свой восточный обряд, находится в полном единстве со Вселенским католичеством. Именно в этом — в свидетельстве того, что можно придерживаться восточного обряда и находиться в единстве с Римским Престолом, не теряя ни одного, ни второго аспекта собственного бытия, — и состоит иконичность нашей Церкви, иконичность не только для нас самих, но и для всего христианского мира. Нам не надо усердно прибегать к поискам собственной идентичности, постоянно оглядываясь на окрики обесценивших себя теологов Запада или Востока. Мы не имеем права страдать болезненно-чрезмерным подчеркиванием собственной восточности или кафоличности — мы должны быть самими собой, то есть восточными католиками. Мы уже имеем Богом данную идентичность, и поэтому не должны напрасно тратить время и усилия на её поиски. Божьим Провидением на нас возложена святая обязанность: быть собою, жить своей жизнью — жизнью полного единства христианских Востока и Запада. И именно на нас, греко-католиках, лежит обязанность осознания собственной уникальности, осознание того, что наша Церковь сохраняет лик неразделенной Церкви Христовой первых христианских веков, и не просто сохраняет его, как в музее, а живет этим ликом и развивает его.

Но не всегда легко даже нам самим рассмотреть эту реальную иконичность нашей христианской жизни и опыта. Наслоения вековой истории сделали свое. Поэтому и нам, словно умелым реставраторам, надо внимательно, деликатно и одновременно настойчиво снимать копоть веков, умело отличая наслоения от оригинала, чтобы христианский мир мог хорошо видеть эту икону, которую представляет ему наша Церковь. Но это не значит, что на протяжении реставрационных работ храм нашей Церкви должен быть закрыт и изолирован. Нет. Как раз наоборот — заново переживая опыт осознания собственной иконичности, наша Церковь призвана жить полнокровной жизнью христианского сообщества.

Украинская Греко-Католическая Церковь демонстрирует христианскому миру реальную, возможно не совсем совершенную, зато жизнеспособную и функционирующую модель христианского единства. Это единство Церкви Христовой наша Церковь всегда понимала, прежде всего, как видимое единство с Престолом св. апостола Петра в Риме. Ведь в первом тысячелетии христианства призвание, задачи, роль пап как преемников св. Петра были понятными, и этого никогда христианская ойкумена не ставила под сомнение. Вопрос о папстве стал дискуссионным темой в Х-ХI веках из-за человеческих амбиций, однако для нашей Церкви этот видимый знак служения папы Римского всегда был важным. Наша Церковь, несмотря на различные недоразумения, часто инспирированные нашими соседями, всегда находилась в единстве с Апостольским Престолом, а потому никогда не сомневалась в авторитете Папы. Так же, как и в своем функционировании она никогда не переставала придерживаться главных принципов Вселенской Церкви. Например, наша Церковь всегда хранила именно католическую модель взаимоотношений между Церковью и государством. В отличие от византийской церковной традиции, Церковь на Западе выработала собственную модель церковно-государственных отношений. Выработала и отстояла её. Это модель полной автономии двух совершенных социальных организмов — государства и Церкви. Этот же феномен наблюдается в истории УГКЦ: с одной стороны, она была не слишком вовлечена в отношения с властью, а с другой — феноменально воспитывала украинцев как сознательных граждан. Поэтому модель вселенскости, кафоличности в полной мере реализовывалась в нашей Церкви, и эта модель для нас чрезвычайно важна. Она дает возможность нашей Церкви быть действительно глашатаем нашего народа, его попечительницей и защитницей.

Однако мы никогда не забывали, что мы — Католическая Церковь и одновременно Восточная, поэтому давали свидетельство единства, всячески стремились к нему. И сегодня мы должны, сохраняя свои кафоличность и в то же время восточность, свидетельствовать об этой потребности единства. Для "современного" греко-католика это скорее звучит как призыв к тому, что надо создавать какие-то комиссии или проводить какие-то конференции для особых экуменических диалогов. К такому пониманию подталкивает менталитет современного украинского общества. Но на самом деле все мы хорошо осознаем, что какими-то конференциями, комиссиями, собраниями дело христианского единства не решить. Самим своим бытием мы должны призывать к единству, указывать к нему путь.

И это — важный императив нашего времени. Потому что, похоже, в последнее время, несмотря на значительное развитие экуменического диалога, стремление к единству в Церквах, которые включены в этот диалог, как-то угасло, притупилось. Сегодня на первый план вышло не единство, а толерантность, то есть понимание, что Бог всех ведет к спасению. Так зачем еще искать какую-то форму единства? Зачем утруждать себя поиском истины? Легче всех скопом отправить с чистой совестью в рай, где будет совершенное единство каждого человека с Богом и совершенное единство людей между собой.

Такой менталитет не выражает христианских убеждений, ибо христианин, живущий своей верой, осознает ненормальность расколов в христианстве; это скорее менталитет постмодернистской эпохи, которая все старается релятивизировать, более того — и саму истину провозгласить относительной. И некоторые христианские Церкви, хотя и сохранили Апостольское преемство (принцип церковного права, в соответствии с которым иерархия Церкви преемственно восходит через ряд рукоположений [хиротоний] к апостолам, поставленных самим Иисусом Христом) и таинства, все же попались, кажется, на крючок постмодернистского релятивизма. Похоже, что они забыли о важности единства, о котором молился Господь и к которому мы должны стремиться. Похоже, они забыли, что Христос пролил Свою Кровь не только за спасение каждого отдельно взятого человека, но и за то, чтобы рассеянных чад Божиих собрать воедино (см. Ин. 11:52). Если мы знаем, что разделения — не от Бога, ведь Бог — Тот, что справедливо объединяет, а дьявол — тот, кто коварно делит, то понимаем, что стремление к единству есть ответственность всей Церкви Божией, а не какой-то одной группы или конфессии. К тому же каждый в какой-то степени виноват в потере первоначального единства Церкви Христовой. А значит, в грехе раскола надо всем каяться и обращаться к единству, поэтому каждая Церковь должна была бы взывать именно к этому. Но это не так просто, как кажется. Христиане уже привыкли к тому, что отдельно существует Православная Церковь, отдельно — Католическая. Но это не является нормальным состоянием. И именно наша Церковь самим своим бытием свидетельствует, что Церковь — разобщена, хотя призвана стремиться к единству. Именно поэтому приходится видеть болезненные реакции православных на существование УГКЦ.

Известно, что православная сторона в экуменическом диалоге долго ставила условием дальнейшего экуменического сближения между Православной и Католической Церквами именно расформирование Восточных Католических Церквей. Те, что говорят о себе, что они ищут единства, любой ценой стремились оторвать от единства тех, кто уже это единство осуществил. Даже для простой человеческой логики — это непостижимый факт. Еще более странными выглядят заявления о том, что в нынешних условиях уния не может быть путем достижения единства. Да, удивительно... Ведь за все эти годы, с тех пор существует раскол, никто иной модели единства так и не предложил, то есть такой модели, которая действительно функционировала бы. Явно фантастические проекты — это просто дымовая завеса или порождение больного воображения. Поэтому те, что "отважно" осуждают унию, осуждают то, что уже доказало свою жизненность и функциональность как способ достижения единства между христианами. И это осуждение делается в отсутствие тех, чьё историческое наследие, чьи корни и само существование провозглашено исторической ошибкой. Очевидная безнравственность такой позиции вполне понятна даже не вовлеченным в это действо людям. Её авторы ведь не предлагают ничего нового или лучшего, разве что какие-то туманные перспективы на отдаленное будущее.

В советские времена наша Церковь была коммунистам как кость в горле самим своим бытием, поскольку свидетельствовала, что они живут плохо, что их идеология не является нормальной. Похоже, что и православный мир имеет такое негативное отношение к нам по той же причине: мы свидетельствуем ему о необходимости вернуться к нормальному состоянию, к единству Церкви. Заметьте, что даже к римо-католикам православные не имеют такого негативного отношения и значительно легче их переносят. Особенно яркий пример — территория России, где как-то терпят римо-католиков, а вот греко-католиков даже не хотят зарегистрировать. Это иллюстрирует, насколько наше существование колет им глаза, а они сами до конца этого не осознают. И это является источником их невероятной агрессии против нас. Обычно человек агрессивно ведет себя, когда чувствует угрозу. В этом случае угрозой для Православной Церкви есть само наше существование, поскольку оно свидетельствует, что их состояние является ненормальным, что над этим надо работать. И дело вовсе не в том, что мы лучшие: у нас в Церкви есть свои проблемы, над которыми должны постоянно трудиться, но при этом Бог избрал нас быть свидетелями церковного единства.

Единство Церкви, Божьего народа — это не оторванная от жизни интеллектуальная игра небольшой группки богословов от церковной политики, самовлюбленно надеющихся своими чрезвычайными богословскими и не совсем богословскими мудрствованиями удивить весь мир. Это — реальная жизненная потребность христианского мира. И не чувствовать ее как может разве что тот, кто на самом деле не живет жизнью Церкви Христовой, кто не имеет реальной активной связи с живым и воскресшим Господом.

Во время, когда для многих христиан единство Церкви Божьей перестает быть императивом их христианской жизни, когда многие конфессий замыкаются в себе, словно сектантские группировки, думая о своих узкоконфессиональных интересах, мы, греко-католики, должны особенно ревностно свидетельствовать о необходимости единства Церквей. Важно, чтобы мы экзистенциально осознали, что Вселенская Церковь нуждается в нас, а мы нуждаемся в Ней. В свою очередь, Римско-Католическая Церковь нуждается в Православной Церкви, а Православная Церковь нуждается в Римско-Католической. Как говорил блаженный Папа Иоанн Павел II, Церковь имеет два легких, и она должна ними полноценно дышать. А когда одно легкое присутствует только в редуцированном виде, это отрицательно влияет на весь организм. Однако осознать себя частью этого полноценного легкого не всегда просто. Поэтому мы, греко-католики, очень часто хотим быть кем-то другим: мол, если мы полностью уподобимся латинянам или к православным, это решит наши проблемы.

Однако, как свидетельствуют примеры из истории, Божий народ должен быть таким, каким его хочет видеть Бог. Именно функционирование согласно предназначению является залогом успешности народа в Божьих глазах. Например, известный еврейский философ Мартин Бубер перед Второй мировой войной призвал евреев не отрекаться от своей идентичности, своей веры и культуры. Тогда многие евреи были убеждены, что ассимиляция среди других народов будет решением всех их проблем с окружающим миром. Однако Бубер предупреждал евреев, что ассимиляция не спасет их от притеснений и преследований, он утверждал, что евреи своим присутствием в мире призваны свидетельствовать о Божьем существовании и о Его единственности. Вторая мировая война показала, что ассимиляция оказалась не способна спасти европейское еврейство от трагедии Холокоста, или, как говорят сами евреи, Катастрофы (Шоа).

В нашей жизненной реальности вполне понятным является то, что ассимиляция с другими — это не то, чего Бог хочет от нас, греко-католиков. Ведь если бы такая ассимиляция была Его волей, то коммунистические преследования достигли бы своей цели — греко-католиков просто уже не было бы. Но Бог среди этих жестоких преследований — более жестоких и систематичных, чем при Нероне — сохранил нашу Церковь. И этим Он ясно и недвусмысленно показал Свою волю: мы должны быть здесь, в этом конкретном времени и пространстве, свидетелями единства нового народа Божьего. Однако у нас перед глазами неутешительная реальность нашего времени: под влиянием чужой пропаганды часть греко-католиков страдает комплексом неполноценности, чувствуя себя недокатоликами или недовосточными. Очевидно, что это — полный абсурд. Надо просто быть самими собой, обогащаться из сокровищниц Востока и Запада, тогда никакие комплексы не будут нас связывать. Даже находясь в состоянии раскола, Восток и Запад продолжают взаимно обогащаться своими духовными достижениями. Так почему же должен греко-католик чувствовать себя неполноценным по отношению к римо-католикам или православным?

Мы не должны находиться в состоянии постоянного страха из-за того, что, обогащаясь духовными достижениями христианского Востока, становимся менее католическими, а черпая из богатств духовной сокровищницы христианского Запада — менее восточными. Мы не являемся ни экуменической приманкой, ни мостиком между Востоком и Западом, по которому каждый вправе топтаться, как ему заблагорассудится. Возможно, это звучит несколько банально, но является истиной именно то, что мы, греко-католики, прежде призваны быть тем, кем мы уже есть: образцом христианского единства. Хотя надо заметить, что это касается не только греко-католиков, но и каждой отдельно взятой  христианской души: Бог хочет, чтобы каждый из нас был собой, тем, кем Он его создал. Есть все основания утверждать, что и Вселенской Церкви мы нужны именно такими, какими есть, и она это хорошо понимает. Конечно, в истории были попытки Римской курии латинизировать нашу Церковь, которые можно объяснить тем, что определенные куриальные римские чиновники не всегда до конца осознавали это Божье предназначение. К сожалению, бюрократия и в Церкви является бюрократией. Она всегда стремится к единообразию, серости, привычности — ей так легче работать. Бюрократия боится реального, живого дуновения Духа Божия, ведь она стремится все зажать в свои механические рамки. Но надо отметить: не папы, а именно куриальные чиновники стремились к такой унификации, ведь унифицированным организмом легче управлять. И наоборот — все преемники Петра всегда призывали нашу Церковь сохранять присущий ей лик. Сохранение нашего своеобразия является важной миссией УГКЦ, которая свидетельствует, что единства можно достичь не только на словах. И это, действительно, единственно возможная и совершенная модель единства, которое, повторяю, православные стремятся осудить как униатизм, хотя за столько веков никто из них не предложил другой, лучшей модели. Перефразируя известную фразу о демократии, можно сказать: уния не является наилучшим способом достижения христианского единства, но лучшего нет.

К тому же, как видим, модель унии снова себя оправдала, и недавно Вселенская Церковь получила новых "униатов" в Англии — бывших англикан, желающих жить в единстве Вселенского Католического Сообщества, в полном общении с Церковью. Их лидер Кит Ньютон сказал: "После Второго Ватиканского Собора мы поверили, что единство возможно, и мы просто шли к этому единству". Поэтому эта модель не просто выглядит хорошей, но и функционирует так же эффективно в современных условиях. Конечно, еще не вся Церковь Англии присоединилась, а лишь какая-то ее часть, но мы наблюдаем превосходную динамику: ежемесячно несколько десятков их общин входят в лоно Католической Церкви. Сама жизнь показывает реальность унийной модели единства. После этого осуждать унию как модель церковного единства может разве что тот, кто этого единства желает лишь на словах, а не в реальности.

Мы, греко-католики, как уже было сказано, является той живой и реальной моделью единства Церкви. Мы — едины со Вселенской Церковью, мы стоим со всем католическим миром у одного Престола и причащаемся единого Тела и Крови Христовых. И так продолжается уже не одно столетие. Свою верность христианскому единству мы как христианское сообщество засвидетельствовали кровью многочисленных мучеников. Поэтому можно утверждать, что мы и есть та модель, которая прошла испытание веками, даже тысячелетиями. Конечно, в нашей истории были не только успехи, но и неудачи, но в целом само наше существование и является доказательством эффективности этой модели единства.

Мы приняли Крещение в эпоху христианского единства, но из этого единства нас постоянно старались вытолкнуть. Фактически мы были втянуты в раскольнические состязания между двумя христианскими столицами без нашего согласия. Поэтому определенное время наша Церковь сохраняла своеобразный status quo в споре между Константинополем и Римом, которые еще во времена перед расколом пошли каждый своим путем развития. Когда раскол стал реальностью в жизни Церкви и создались два христианских мира — католический и православный, Православная Церковь начала функционировать уже в полном согласии с моделью государственного цезарепапизма. Эта модель продолжила свое существование даже под иноверной властью мусульманской Османской империи. А Католическая Церковь создала собственную модель, которая надстоит над государственностью, поэтому она так хорошо сохранилась.

В этом течении исторических событий, во время углубления вражды и расколов, УГКЦ сумела сохранить модель первоначального единства, а 1596 восстановила её лик, как на старинной иконе, и вновь она сияет и формирует полноценных христиан, личностей с широким кругозором, хороших граждан.

Хорошим примером функционирования этой модели является Галиция, границами которой можно определить позитивные последствия того влияния, который был у Греко-Католической Церкви на своих верных как христиан и граждан. Надо заметить, что УГКЦ функционировала в Галиции, не особенно способствуя национально-патриотическим движениям и не получая от них каких-то особых преференций. Более того, даже великий митрополит Андрей Шептицкий имел непростые отношения с теми движениями, которые тогда самоорганизовывались. И это еще одно доказательство того, что Греко-Католическая Церковь всегда воспитывает сознательных и свободных людей, она не боится вразумлять крайних левых, когда те делают глупости, и крайних правых, когда те выходят за пределы разумного. Наша Церковь никогда не была чьим-то инструментом, а всегда была только свидетелем Божьей правды. Она была совестью общества, воспитывала, формировала, строила народ и нацию. Учитывая те исторические события, смело можно утверждать, что не будь Греко-Католической Церкви, то не было бы Галиции, а не было бы Галичины — не было бы и той Украины, которая есть. Ибо мы видим, что происходит в соседних государствах — Беларуси и России, где почти нет греко-католиков.

Мы, украинские греко-католики, с молоком матери впитываем идею церковного единства. Она является нашим своеобразным культурным и ментальным кодом. Ее Бог вложил в наше сердце. Но мы должны пропустить ее через свое сознание, переосмыслить, конкретизировать эту внутреннюю уверенность в своей идентичности. И когда мы сами будем уверены в своем призвании, то этим засвидетельствуем для Запада, для Вселенской Церкви, для православных потребность единства. Иначе нам придется отвечать перед Богом, не исполняли того, чтó Он на нас возложил.

Экуменический диалог с православием в Украине будет успешным только тогда, когда мы поймем свою уникальность, свою миссию для всей Церкви Христовой. Без этого процесс экуменизма будет происходить так, как он и происходит, — вяло и медленно. Именно мы, греко-католики, должны осознать свою ответственность перед Богом за этот диалог и за его успех.

В реальной украинской ситуации именно на нас лежит ответственность за реальный успех экуменического диалога, реальное нахождение христианского единства. Украинские римо-католики и православные, достигнув кое-какого уровня взаимной толерантности, склонны успокаиваться на достигнутом результате. Но наш греко-католический культурно-ментальный код не даст нам успокоиться в ситуации, когда братья-христиане не могут вместе приносить Небесному Отцу Христову Евхаристическую Жертву. Сам этот наш код, который не уничтожили внешние факторы, но который мы можем сами уничтожить своим комплексом неполноценности или безразличием, будет и далее нас подвигать к поиску проектов в формате проектов "Рутский — Могила" или подобных проекту митрополита Андрея Шептицкого. Наша Церковь, возродив осознание собственной идентичности, призвана стать ориентиром реальных, а не иллюзорных поисков христианского единства — свидетельством того, что настали времена одного стада и одного Пастыря.

Перевод на русский язык: Александр Шведов

Источник: Католический обозреватель