Болезнь «униатства», то есть желание возрасти за счет другой Церкви, характерна не только для истории Католической Церкви, а и для самого Московского Патриархата, - отметил в публикуемом ниже интервью профессор кафедры церковной истории Украинского католического университета Олег Турий.
Болезнь униатства характерна и для Московского Патриархата - эксперт
Недавно во время официального визита в Ватикан руководитель Отдела внешних церковных связей (ОВЦС) Московской Патриархии архиепископ Волоколамский Илларион (Алфеев) в беседе с Папой Римским Бенедиктом XVI (18 сентября) и кардиналом Леонардо (Сандри), префектом Конгрегации по делам Восточных Церквей (17 сентября), подчеркнул необходимость конкретных практических шагов для «кардинального улучшения ситуации на Западной Украине». Отношения между православными и греко-католиками на Украине архиепископ Илларион назвал основным препятствием для диалога между РПЦ и РКЦ. Глава ОВЦС МП не преминул использовать и традиционное для РПЦ обвинение в адрес греко-католиков: «насильственный разгром трех православных епархий – Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской». Прокомментировать такие аргументы и обвинения архиепископа РПЦ мы попросили историка, профессора Олега ТУРИЯ, руководителя кафедры церковной истории Украинского католического университета.
— Скажите, пожалуйста, насколько оправданы с исторической точки зрения заявления архиепископа Волоколамского?
— К сожалению, и в этот раз новый руководитель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата во время своего первого визита в Рим повторил тезисы, являющиеся вот уже на протяжении 20 лет главными в идеологии и риторике руководства Русской Православной Церкви в ее отношении к возрождению Украинской Греко-Католической Церкви. Именно это обстоятельство легализации осужденной на молчание Церкви преимущественно подается как главная причина «ухудшения» православно-католических взаимоотношений (так, будто бы они раньше были «добрыми»»…) и как своеобразный «камень преткновения» в продолжении официального экуменического диалога (как будто РПЦ в нем так же заинтересована, как и Римо-Католическая Церковь). Исходя из такой логики, Московская Патриархия считает выход УГКЦ из катакомб и восстановление ее легального статуса после десятилетий тоталитарного запрета проявлением «католического прозелитизма» или же, пользуясь фразеологией того же тоталитарного режима, даже актом «агрессии Ватикана». Потому вот уже два десятилетия в Москве не перестают повторять о «разгром трех православных епархий» и требовать от Римского Апостольского Престола «вернуть» потерянные души и территории, а также «как можно скорее решить этот вопрос».
Не нужна особая фантазия, чтобы догадаться, что такое «окончательное решение», по той же милитаристской логике Московского Патриархата, должно было бы означать возвращение к статусу quo antes, то есть к предыдущему состоянию, когда РПЦ считалась «самой равной среди равных» религиозных сообществ Советского Союза, а Украинской Греко-Католической Церкви на этих территориях официально не существовало. Перефразируя печально известное высказывание тех времен: «Нет Церкви – нет и проблемы!» Следовательно, и решить этот вопрос так, как предлагает владыка Илларион, значит совершить очередное насилие над свободой вероисповедания и над свободой выбора людей, чего Ватикан, даже если бы и очень этого хотел, не может сделать. Это дело не относится к компетенции папской курии, а является суверенным правом граждан Украины. Очевидно, что и истинных адресатов подобных призывов Московского Патриархата следует искать где угодно, только не в Риме (и, надеюсь, также не в Киеве).
Ясно, что такая логика как минимум безосновательна. Потому что кризис Русской Православной Церкви и потеря Московским Патриархатом своих влияний на Западной Украине объясняются в первую очередь тем, что эти влияния тут были достигнуты сомнительным способом, при помощи насилия советской власти над совестью верующих. И возрождение Украинской Греко-Католической Церкви не было, так сказать, каким-то «десантом» ватиканских коммандос на «каноничной территории» РПЦ, а реализацией своего права и свободным выбором тех людей, которые не перестали принадлежать к УГКЦ, несмотря на ее запрет, их потомков и тех, кто чувствовал свою историческую связь с этой Церковью или же видел в ней возможность для реализации своих пробудившихся религиозных убеждений.
Очевидно, что во многих случаях этот выбор мотивировался и неудовлетворенностью положением дел в той же РПЦ, к которой большинство верующих на Западной Украине «причислили», не спрашивая на то их согласия, и которая, в глазах тех же верующих, была скомпрометирована сотрудничеством с тоталитарным атеистическим режимом. Таким образом, то, что в Москве упорно называют «разгромом трех православных епархий», было в первую очередь восстановлением исторической справедливости и реализацией греко-католиками своего права, которое даже по «самой справедливой» советской конституции принадлежало всем гражданам, и стремление к которому стало одним из основных двигателей процесса демократизации в СССР и получения независимости Украиной.
Второй, возможно, еще более раздражительный для Московского Патриархата аспект этой проблемы, с которым он тем более не может смириться, заключается в том, что потеря Русской Православной Церковью своих влияний на Западной, а со временем и на всей Украине не была только проблемой католическо-православного противостояния. Ведь «разгром трех православных епархий» после 1989 года вовсе не означает, что в Галиции исчезло православие. Скорее наоборот – украинские православные не хотели больше идентифицировать себя с Церковью, которую они в силу разных причин не могли считать своей. Иначе говоря, православие в Галиции существует, только представлено оно преимущественно в других экклезиальных формах, то есть в структурах других Православных Церквей – Автокефальной или Киевского Патриархата. Как, в конце концов, никогда не прекращали своего существования в лоне УПЦ (МП) беспрерывно упоминаемые «три православные епархии», предстоятели двух из которых утешаются титулом архиепископа. О каком «разгроме» тогда идет речь?
Вообще же, количество православных приходов на Западной Украине на сегодняшний день больше, чем оно было на момент легализации Украинской Греко-католической Церкви. Значит, те люди, которые были и хотят в дальнейшем оставаться православными, имеют для этого все возможности и не имеют никаких преград, чего не скажешь о статусе греко-католиков и «неканоничных» православных юрисдикций на территории самой России. Этого в Москве почему-то упрямо не видят. Возможно, потому, что вот уже 20 лет столь рьяно пекутся о необходимости «кардинального улучшения ситуации на Западной Украине».
Для Московского Патриархата очень важно было бы озадачиться своей историей, посмотреть на проблемы (реальные и надуманные) не только исходя из собственных интересов (так, как они их понимают), но и в контексте собственного исторического развития. Попытка искать виноватых в собственных затруднениях вне своей ограды, требовать от кого-то решения своих проблем означает, что у обновленного руководства РПЦ нет ни новых подходов в оценке прошлого и нынешнего состояния, ни новых предложений и аргументов для его улучшения.
Следующий важный аспект, присутствующий, по моему мнению, во всей этой риторике, заключается в том, что Московская патриархия и в дальнейшем безосновательно связывает вопрос так называемого «униатизма» с существованием Униальных, то есть Греко-Католических Церквей. На самом деле, как это убедительно показывают Блаженнейший Патриарх Любомир и его собратья по епископскому служению в Послании к 60-ой годовщине насильственной ликвидации УГКЦ советской властью, болезнь «униатства», то есть желание возрасти за счет другой Церкви, характерна не только для истории Католической Церкви, а и для самого Московского Патриархата. Именно таким «униатским» способом, лукаво замаскированным под «объединение», было презрено право Греко-католиков на свою экклезиальную жизнь на Западной Украине после Второй мировой войны, чем не преминула воспользоваться РПЦ: подобным образом к Московскому Патриархату были присоединены православные епархии, никогда ранее не принадлежавшие к его юрисдикции.
Следует различать понятия «униатства», как неестественного метода объединения, и вопроса права Униальных Церквей, то есть Восточных Церквей, находящихся в сопричастии с Римским престолом, на существование и свободное развитие, что подчеркивается, в частности, в Баламандском документе. Эти две вещи просто необходимо разделить. Не все, что называлось унией, было продиктовано искренним желанием восстановления христианского единства. Точно также, не все, что попадает под категорию «униатства», является следствием конкретных церковных уний. Говоря образно, соотношение «унии» и «униатства» можно сравнить с соотношением таких слов как «сила» и «насилие». Ведь далеко не все, что делается с применением силы, можно считать насилием. Последнее как раз и есть несвойственным применением силы. Например, то, что мы поднимаемся из постели и идем на работу, тоже стоит нам (больших или меньших) усилий, но можем ли мы квалифицировать это как проявление насилия, даже если вставать не очень хочется и работа не приносит полного удовлетворения?
Потому представителям Московского Патриархата наконец-то следовало бы объяснить, почему они так настоятельно выискивают следы «униатизма» где угодно, только не в собственном «огороде». И какую лучшую модель достижения церковного единства они могут предложить христианским общинам, кроме «обращения раскольников» и «наисрочнейшего решения» проблемы «униатов» путем отрицания их права на существование?
Как известно, именно Украинская Греко-Католическая Церковь официально приняла Баламандские договоренности (про официальную реакцию церковной Москвы на этот документ, вопреки риторическим апелляциям к некоторым его пунктам, ничего не известно) и осудила «униатство». Иерархия УГКЦ и связанные с ней научные учреждения и редкие исследователи прикладывают большие усилия для критического познания и переосмысления собственной истории, выяснения обстоятельств подписания и конкретных последствий (в частности и печальных) различных церковных уний. Можно только надеться и молиться о том, чтобы в лоне РПЦ появилось действительно новое поколение пастырей и богословов, которые перестали бы заниматься выискиванием сучков в глазах ближних, мужественно и с достоинством взявшись за бревно собственной гордыни и непримиримости.
И еще один момент, который не может не вызывать обеспокоенности, — владыка Иларион опять предлагает Риму «дружить против»: хоть «секулярного мира», хоть «различных протестантских общин» под, казалось бы, очень благовидным предлогом защиты «традиционных христианских ценностей». Излишне говорить, что подобная риторика очень напоминает словесную эквилибристику вокруг печально известных «альянсов» и «пактов», сопровождавших взрывы двух мировых войн в прошлом веке. А, кроме того, для тех, кто еще припоминает не столь отдаленные времена «развитого застоя», эти призывы руководства РПЦ не могут не ассоциироваться с не менее разрекламированной «борьбой за мир во всем мире», лишь бы не в собственной стране и не в ее взаимоотношениях с ближними и дальними соседями.
— Важным в этом контексте является также правдивое освещение истории Брестской унии. Реальные шаги в этом направлении делает межконфессиональная международная комиссия, членом коей Вы являетесь. Как бы Вы охарактеризовали движение в этом направлении, ведь консенсус в этом вопросе чрезвычайно важен?
— Работа любой межцерковной группы — динамичный и довольно сложный процесс. Наиболее важными условиями тут является атмосфера, в которой эта работа и происходит, и полученные результаты, впоследствии имеющие влияние на формирование этой атмосферы. Я очень положительно оцениваю саму инициативу такого проекта, который заключается в том, чтобы очистить наши знания о конкретной исторической унии (а не «униатстве» в целом) от позднейших оценок, чтобы наконец-то мы могли установить, о каких вещах мы можем говорить как о конкретных фактах, а что остается вопросом субъективной интерпретации той или иной стороны. Достижение консенсуса в отношении фактов и ограничит пространство для спекуляций вокруг конфессиональных оценок.
Завершен уже первый этап работы и, хотя бы, та часть текста, в которой говорится об условиях и процессе подписания унии в Риме и Бресте в 1595-1596 годах, одобрена всеми участвующими сторонами и вскоре должна выйти из печати. Мы пытались проследить ход и логику действий авторов конца XVI ст., найти в источниках мотивации их поступков, исходя в первую очередь из тогдашнего контекста, а не с более поздних трактовок. В связи с этим, становится понятно, что Брестская уния не была какой-то исключительной или единственной попыткой церковного объединения, что и ее сторонники, и те, кто перешел в оппозицию к ней, искренне стремились к единству и не желали раскола Церкви. Более того, разногласия, а со временем и раскол Киевской митрополии, произошел не потому, что кто-то не хотел объединяться, а потому что разные стороны видели его по-разному и категорически настаивали на «правильности» своего видения, не учитывая или даже игнорируя аргументы второй стороны. Возможно, в этом и заключается один из главных уроков этой истории для сегодняшнего дня.
Источник: Религиозно-информационная служба Украины