Доминиканский монах: Католическое монашество, в отличие от восточного, разнообразно

— Мы живем в эпоху, которую многие характеризуют как «постхристианскую» и, тем не менее, в католичестве есть много призваний монашеских. Почему люди становятся монахами сегодня?

— Думаю, по тем же причинам, которые были всегда. Причины есть очень разные. Есть такие люди, которые приходят в монастырь, потому что ищут Бога. Есть такие, которые не знают что делать, и приходят в монастырь подумать об этом. Один из наших братьев имел такую теорию, что у них призвание на два-три года – чтобы перед Богом подумать, что делать и как найти свое место в жизни. Есть также такие, которые приходят, имея нужду, но сейчас такое бывает очень редко. Помню, как один из наших братьев спрашивал другого, очень пожилого: «у Вас, наверное, была очень набожная семья, раз три брата стали доминиканцами?» А он ответил: «Это от бедности, от бедности».

Сегодня нет такого явления, но прежде, что семьи не могли обеспечить детей и посылали их в монастырь. И в дворянских семьях было так, что один должен остаться во дворце, второй – стать военным, третий – пойти в монастырь. Сейчас таких социальных причин почти нет, но остается само главное: человек ищет Бога и хочет идти за Христом.

Может быть, сегодня стало больше приходить людей с психологическими проблемами. Это связано с тем, что таких проблем стало больше или же раньше люди так остро их не осознавали. И потому многим необходима помощь, чтобы они могли идти за Христом. Бывает, что приходят люди после школы, и они уже зрелые, с осознанным выбором, но намного чаще приходят взрослые, но незрелые люди. Бывают тоже совсем необычные случаи. В Англии я встретил одного брата, которого рукополагали, когда ему было семьдесят лет. У него была семья, дети. Много лет он был другом доминиканцев. Когда его жена умерла, а дети стали самостоятельными, он решил, что сейчас время, когда он может стать монахом.

И возвращаясь к Вашему вопросу, я бы не сказал, что сегодня – постхристианская эпоха. Конечно, во многих обществах христианство уже не настолько присутствует в публичном пространстве, но все-таки Церковь жива. И Господь обещал, что Церковь будет существовать до конца мира…

— И монашество будет до конца мира?

— Этого Господь не обещал, но думаю, что есть такая возможность.

— Считается, что монахи – это христиане, которые решились исполнять евангельский призыв более серьезно, чем миряне. Насколько это верно сейчас? Или все-таки монастырь сейчас становится прибежищем, куда люди приходят не от решимости, а от безысходности?

— Все бывает. Я не способен сейчас сказать, какова статистика… Можно встретить все возможные мотивы прихода. Гораздо интереснее, какие мотивы того, чтобы остаться. Ведь не все, которые поступили, остаются. Есть, к сожалению, такие случаи, когда те, которое приносили вечные обеты и рукополагались, в моменты личного кризиса уходят. И потому гораздо важнее и интереснее ответить на вопрос: почему остаются? Бывает, что остаются конформисты. Иногда ведь надо больше решимости, чтобы еще раз поменять свою жизнь и уйти. Бывает, что те, кто уже не видит себя в этой общине, не могут найти в себе силы уйти. Это было особенно видно на Западе в 1968 году, когда многое изменилось и в обществе, и в Церкви. Тогда довольно много людей ушло. Остались, с одной стороны те, кто просто привыкли. С другой стороны, осталось много людей, кто позитивно пережили кризис – остались, зная, чего это стоит. Что это не идеальная община и оставаться не просто, но имеет смысл оставаться. В новых обстоятельствах, с новым опытом люди возвращаются к первоначальному: к поиску Бога.

— Католическое монашество, в отличие от восточного, разнообразно. Существуют различные формы монашества, Богопосвященной жизни. Настолько это разнообразие является результатом работы Господа, а насколько плодом человеческих усилий быть христианами и приносить пользу?

— Если Тот, за кем мы следуем, есть Иисус Христос, то в монашестве новые формы этой жизни – это результат встречи Бога с человеком. Согласно с Халкидонским догматом, Христос – и Бог, и человек. И аналогично, монашество является плодом и человеческих усилий, и Божьего вдохновения.

Существует синергия в духовной жизни. В начале новой общины, нового ордена стояла конкретная ситуация, нужда, с которой встретился человек. Эта ситуация была для него вызовом. Многие проходили через эту ситуацию, но не все решили создать новую общину. Господь открывает глаза и сердце человека, помогает ему заметить нужду, вдохновляет, но не каждый готов ответить на этот вызов. Однако всегда в Церкви были те, кому духовная чувствительность не позволяла равнодушно пройти мимо. Например, святой Доминик, основатель нашего ордена, путешествовал как каноник вместе со своим епископом, выполнявшим дипломатическую миссию. Проходя через южную Францию, увидел, как привлекательно было для многих людей учение катаров, которых наставники («совершенные») вели очень строгою жизнью, соответственно своим идеалам. Святой Доминик был тронут духовной бедой этих людей и сочувствовал, что они не могли найти истинной веры, так как никто им не проповедовал. Тогда он сам решил остаться в этом месте, потому что понял, что не может оставить этих людей, не видящих истины. Первая доминиканская община началась с того, что святой Доминик собрал вокруг себя несколько человек, которые так же как и он хотели проповедовать Евангелие (подобным образом своих товарищей собрал святой Игнатий, основатель ордена иезуитов). Не было такого, чтобы он выдумал структуру, написал конституцию. Община, орден начинаются с хороших связей между людьми, с дружбы. В каждой настоящей дружбе присутствует Господь.

— Никогда не задумывался над тем, что монашество это всегда община друзей… Насколько монашество определяется Евангелием, а насколько – культурными, национальными традициями?

— Церковь, которая присутствует в разных культурах, везде одна и та же. Ее универсализм основан с одной стороны на универсализме Евангелия, а с другой – на общей человеческой природе. Очень глубоко в человеческой природе заложено желание найти Бога. И отсюда – универсализм монашества. Конечно, есть также влияние культур, как культурного контекста, в котором основана община, так и места, где монахи работают. Например, иезуиты в Китае одевались как китайцы, чтобы культурные различия не мешали проповедовать Евангелие. Но, думаю, намного больше влияло на возникновение новых форм монашеской жизни состояние Церкви в конкретный исторический период.

— А есть разница между польскими и немецкими доминиканцами, например?

— Конечно, есть. Расскажу один случай. Летом из Германии приехали братья, чтобы в специальном лагере учить братьев из Польши немецкому языку. Один день решили пойти в горы. Братья из Германии спрашивают: «куда пойдем»? Поляки отвечают: «пойдем туда, а там посмотрим…» Немцы уже были обеспокоены, но пошли. Проходит час, второй. Брат из Польши говорит: «давайте отдохнем немножко». Сели. Брат из Германии: «как долго будем здесь сидеть?» – «Не знаю, посидим, отдохнем, пойдем дальше…»

Встреча спонтанности с организованностью далеко не всегда простая.

Есть и другие различия. Бенедиктинцы во Франции – очень строгие монахи. Живут в общинах, молятся, не занимаются внешними делами. Бенедиктинцы в Англии – другие. У них есть школы. В Лондоне у бенедиктинцев есть приход, что во Франции скорее всего невозможно. Так что есть различия на культурной почве. Но намного сильнее то, что соединяет. Мы часто живем в интернациональных общинах. У нас в Киеве есть француз, русский, поляки, украинцы. Дух наших уставов позволяет нам чувствовать себя везде дома.

— В древности монашество часто было консервативной силой. И в православии сегодня это так. Являются ли католические монахи консерваторами?

— Среди католических монахов можно встретить всевозможные течения, начиная с крайнего консерватизма и заканчивая крайним либерализмом. Конечно, вопрос еще в том, какой смысл мы вкладываем в понятие «консерваторы». Но если говорить в целом, то среди монахов есть те, кто хотят сохранить все неизменным, и реформаторы, которые хотят все изменить… Католическое монашество не является консервативным, если консерваторы – это те, которые не хотят меняться совсем. Результатом Второго Ватиканского Собора (почва которого готовилась уже с начала двадцатого века) было обновление монашеской жизни «применительно к современным условиям». Это произошло не без проблем, но, тем не менее, принесло возможность лучше найти общий язык с современным миром. Такое стремление отвечать на вызовы времени и (если это нужно) менять традиционные формы и обычаи довольно характерно для западной монашеской жизни. Например, новые ордена в тринадцатом веке казались ересью для многих монахов. Ведь они собственно не были монахами в традиционном смысле. Монах должен работать, а они не работали, а проповедовали. Монахи должны оставаться в своих монастырях, а они непрестанно путешествовали по городам, чтобы проповедовать. Известный бенедиктинец, Матфей из Парижа, написал в хронике о доминиканцах: «Мир у них вместо кельи, а океан вместо монастыря».

Св. Фома Аквинский тоже не был консерватором. В поисках лучшего инструмента для богословия без сомнений использовал мысль языческого философа Аристотеля; смог по-новому ее понять и применить для толкования христианской веры.

Строго говоря, Церковь выше дилеммы консерватизма и либерализма. Все было в начале как в зерне. Традиция живая, и в новых обстоятельствах Церковь живет, развивается. Церковь в хорошем смысле консервативна, ибо стремится сохранить все хорошее, что есть в традиции. Но сохраняет традицию, адаптируя ее к новой ситуации. И потому монашество и всегда одно и тоже, и всегда новое.

— Спасибо за интересную беседу!

Беседовал Юрий ЧЕРНОМОРЕЦ

Источник: Религиозно-информационная служба Украины