Всемирно известный писатель автор детективов Гилберт Честертон рассказывает в этом эссе о духовных причинах быть членом Католической Церкви, о роли Католической Церкви в мире, о противостоянии секулярного общества и Церкви Христовой.

Г.К. Честертон. Почему я католик

Сложность ответа на вопрос «почему я католик?» заключается в том, что на это есть десять тысяч причин, и все они восходят к главной причине – истинности католицизма. Я мог бы заполнить все доступное место фразами, начинающимися со слов «это то единственное…». Например: (1) Это то единственное, что не дает греху оставаться загадкой. (2) Это то единственное, где вышестоящий не может быть высокомерным, в смысле надменности. (3) Это то единственное, что освобождает человека от унизительного рабства быть детищем своего века. (4) Это то единственное, что говорит как истина, как если бы оно было настоящим посланцем, отказывающимся извратить настоящее послание. (5) Это – единственный вид христианства, охватывающий все типы людей, включая и респектабельных. (6) Это единственная грандиозная попытка изменить мир изнутри, руководствуясь волей, а не законами, и т.д.

Я мог бы рассмотреть и личностный аспект, описав собственное обращение, но не могу избавиться от ощущения, что такой метод значительно приуменьшил бы реальные масштабы явления. Множество гораздо лучших людей искренне обратились в гораздо худшие религии. Я бы предпочел попытаться сказать о Католической Церкви то, чего не может быть сказано даже об ее наиболее уважаемых соперниках. Короче говоря, главное, что я сказал бы о Католической Церкви – это то, что она католическая (т.е. «вселенская» - Д.С.). Я смею утверждать, что она не только более меня, но и более чего-либо в мире: на самом деле, она больше, чем сам мир. Но, будучи ограничен одним параграфом, я рассмотрю ее роль в качестве охранителя истины.

Третьего дня один известный писатель, в других вопросах человек довольно эрудированный, сказал, что Католическая Церковь всегда была врагом новых идей. Он, вероятно, не понял, что в этом его замечании никакой новизны нет. Это одно из представлений, очень и очень старое, ложность которого католики все время вынуждены доказывать. Тот, кто постоянно жалуется на неспособность католицизма сказать что-то новое, редко задумывается над необходимостью сказать что-то новое о католицизме. На самом деле, история демонстрирует нам на удивление противоположные вещи. Католики все время страдали за поддержку идей тогда, когда они действительно были новыми – когда они были слишком новыми, чтобы найти поддержку у кого-то еще. Католик был не только первым, но единственным – и никого вокруг, способного понять и оценить его находку.

Так, к примеру, за двести лет до подписания Декларации Независимости и Французской Революции, в век гордости и славы владетельных князей, кардинал Беллармине и Суарес Испанец дали ясное изложение теории настоящей демократии. Но в те века Божественного Права они лишь произвели впечатление заумных и кровожадных иезуитов, подкрадывающихся с кинжалами в зубах для совершения цареубийства. Опять же, казуистами католических школ было сказано все, что может быть сказано пьесами и романами нашего времени, за двести лет до их написания. Они утверждали, что проблемы морального поведения действительно имеют место, но утверждали они это на двести лет раньше срока. Во времена оголтелого фанатизма и огульного охаивания они были названы лжецами и мошенниками за увлечение психологией до того, как она вошла в моду. Легко можно было бы привести еще сколько угодно примеров вплоть до наших дней, и идей, слишком новых, чтобы быть понятыми. «Энциклика о труде» Папы Льва (Энциклика Rerum Novarum Папы Льва ХIII, обнародованная 15 мая 1891 года. – Д.С.) содержит положения, которые только сейчас начинают использоваться при создании социальных теорий значительно современнее социализма. И когда г-н Беллок* писал о «государстве подавления» (Servile State), он предложил такую оригинальную экономическую теорию, сущность которой едва ли была кем-либо уяснена. Через несколько веков другие люди, возможно, воспроизведут ее, и воспроизведут неправильно. И тогда, если католики станут возражать, их протест можно будет легко списать на общеизвестный факт, что католики всегда безразличны к новым идеям.

Тем не менее, человек, сделавший подобное замечание в адрес католиков, хотел этим что-то сказать, и было бы только справедливо помочь ему осознать его собственную мысль яснее, нежели он сам ее выразил. Имел же он в виду то, что Католическая Церковь в современном мире действительно является врагом многих веяний интеллектуальной моды, большинство из которых считают себя новыми, хотя от многих уже тянет гнилью. Другими словами, коль скоро он имел в виду, что Церковь часто атакует то, что мир в данный момент приветствует – он совершенно прав. Церковь часто противопоставляет себя преходящей моде этого мира – и у нее достаточно опыта, чтобы понимать, насколько быстро она проходит. Но для четкого понимания проблемы необходимо взглянуть на нее шире, рассмотрев природу идей, о которых идет речь, рассмотрев, так сказать, идею, стоящую за этими идеями.

Девять из десяти так называемых новых идей – просто старые ошибки. Одна из основных обязанностей Католической Церкви – оберегать людей от совершения этих старых ошибок, от совершения их снова и снова, что всегда свойственно людям, предоставленным самим себе. Правда об отношении Католической Церкви к ереси, или, как говорят некоторые, к свободе, наилучшим образом может быть выражена метафорой с картой. Католическая Церковь имеет некоторую карту мышления, которая выглядит как карта лабиринта, но является на самом деле путеводителем по лабиринту. Она была составлена на основе знания, которое, хотя и считается человеческим, не имеет никаких человеческих аналогов.

Не существует другого такого института мысли, который бы на протяжении двух тысяч лет безостановочно мыслил о мысли. Его опыт естественным образом включает в себя почти все остальные опыты, и в особенности практически все заблуждения. Результатом явиляется карта, на которой ясно помечены все тупики и разбитые дороги, все пути, бесполезность которых была продемонстрирована с высшей степенью очевидности: именно теми, кто ими ходил.

На этой карте заблуждения – лишь исключения. Большая часть ее состоит из площадок для игр и великолепных охотничьих угодий, где рассудку предоставлено сколько угодно свободы – и это не считая неисчислимого множества полей для интеллектуальных битв, решение исхода которых отложено на неопределенное время. Но карта, определенно, берет на себя ответственность, отметив некоторые дороги, ведущие в никуда, ведущие в погибель, упирающиеся в неприступную стену или оканчивающиеся бездонной пропастью. Тем самым она оберегает людей от пустой траты времени или смертельной опасности на направлениях, которые находили тщетными или губительными бессчетное количество раз в прошлом, но которые могли бы иначе стать ловушкой для путешественников бессчетное количество раз в будущем. Церковь берет на себя ответственность предупреждать людей о них, и в этом заключается главная проблема. Церковь догматически защищает человечество от его злейших врагов, от седых, ужасных, всепожирающих монстров старых ошибок. Они нынче выглядят вполне свежими, особенно для молодого поколения. Их первая посылка всегда звучит безобидно и допустимо. Приведу только два примера. Вполне безобидно звучит фраза, повторяемая большинством наших современников, что действия только тогда плохи, когда они причиняют вред обществу. Но развейте мысль, и вы окажетесь в пчелином улье или языческом городе, установившем рабство как самый дешевый и верный способ производства, пытающем рабов, ибо личность ничто по сравнению с Государством, заявляющем, что невинный должен умереть за народ, как заявляли убийцы Христа. Тогда вы, наверное, вернетесь к католическим определениям и найдете, что Церковь, говоря, что наш долг – работать на благо общества, говорит также и другие вещи, налагающие запрет на несправедливость по отношению к ближнему. Другой пример – утверждение, выглядящее вполне благочестиво: что наш моральный конфликт должен окончиться победой духовного над материальным. Развейте эту мысль, и вы можете кончить безумием манихейства, говорящего, что самоубийство хорошо, потому что это жертва, что сексуальные извращения хороши, потому что не воспроизводят жизни, что дьявол создал солнце и луну, так как они материальны. Тогда вы, быть может, начнете догадываться, почему католицизм настаивает на существовании злых духов наравне с добрыми, на том, что материальное тоже может быть священным, как в Воплощении и во время Мессы, в таинстве брака и в воскресении плоти.

Нет в мире другого такого коллективного ума, который стоял бы на страже, оберегая умы от ложных путей. Полицейский, пытаясь уберечь человека от дурного, приходит слишком поздно. Врач приходит слишком поздно, ибо он приходит лишь запереть в клетку безумца, а не дать совет трезвомыслящему, как не потерять рассудок. Все остальные секты и школы не соответсвуют данной цели. И не потому, что в их учении не содержится истины, а именно потому, что каждая из них содержит долю истины, и довольствуется этой долей. Никто другой не утверждает, что располагает всей истиной. Никто другой не берет на себя обязанность смотреть сразу во всех направлениях. Церковь не просто вооружена против ересей прошлого и даже настоящего – она равным образом вооружена против ересей будущего, даже если они прямо противоположны нынешним. Католицизм не есть ритуал – в будущем он, возможно, станет бороться с некоторыми суевериями и идолопоклонническим обрядоверием. Католицизм не есть аскетизм – в прошлом он не уставал подавлять фанатичного и жестокого излишнего аскетизма. Католицизм не есть чистый мистицизм – он и сейчас защищает человеческий разум от чистого мистицизма прагматиков. Итак, когда мир в XVII веке обратился к пуританству, задачей Церкви стало продвижение милосердия на замену казуистике, и она облегчала жизнь своей мягкостью. Теперь, когда мир становится не пуританским, а языческим, именно Церковь повсеместно становится оппонентом языческой легкомысленности одежды и манер. Она делает то, что хотели сделать пуритане – и именно тогда, когда это требуется. По всей видимости, все лучшее, что есть в протестантизме, сохранится только в католицизме, и в этом смысле католики будут пуританами даже тогда, когда все пуритане станут язычниками.

Так, к примеру, по причине, понятной немногим, католицизм не вмешивается в такие скандалы, как скандал с преподаванием дарвинизма в Дейтоне. Он - вне скандала, потому что он – вокруг него, подобно дому, окружающему два не сочетающихся друг с другом предмета мебели. И не сектантским хвастовством является утверждение, что он – и до, и после, и вне этого и повсюду. Он беспристрастен в битве между фундаменталистами и теорией происхождения видов, потому что имеет происхождение до этого происхождения, потому что он более фундаментален, нежели фундаментализм. Он знает, откуда появилась Библия. Он также знает, куда ведет большинство теорий эволюции. Он знает, что было много других Евангелий, помимо четырех, он знает и то, что они были исключены из канона единственно властью Католической Церкви. Католицизм знает, что было много других теорий эволюции, помимо теории Дарвина, и что последняя, весьма вероятно, будет опровергнута более поздними научными открытиями. Он не принимает, в общем понимании, заключений науки по той простой причине, что наука не имеет заключения. «Заключить» означает «заткнуть», а человек науки затыкаться не собирается. Католицизм не верит, в общем понимании, в то, что говорит Библия, по той простой причине, что Библия не говорит ничего. Невозможно поместить книгу на место свидетеля в суде и спросить, что она в действительности значит. Фундаменталистская полемика разрушительна для фундаментализма сама по себе. Библия как таковая не может быть основой согласия, являясь причиной разногласия; она не может быть общим для всех христиан основанием, если одни понимают ее аллегорически, а другие – буквально. Католики относят ее к чему-то, сказать могущему нечто, к живому, последовательному и целостному разуму, о котором я уже говорил: к высшему разуму человека, ведомого Богом.

С каждым мгновением моральная необходимость такого бессмертного разума для нас возрастает. У нас должно быть что-то, что удерживало бы этот мир на месте во время проведения нами социальных экспериментов и строительства Утопий. Мы, например, должны придти к окончательному согласию, могущему противостоять некоторым проявлениям человеческой жестокости - пусть и на основе трюизма о человеческом братстве. В настоящее время очень вероятно, что коррупция представительной власти приведет к объединению богатых, которые затем начнут попирать все традиции равенства с чисто языческой гордыней. Все трюизмы должны быть повсеместно признаны истиной. Мы должны предотвратить реакции и нудного повторения старых ошибок. Мы должны сделать интеллектуальный мир безопасным для демократии. Но в условиях современной анархии в умах в опасности все идеалы. Так же, как протестанты обратили свой взор от священников к Библии, не понимая, что и Библия ставит вопросы, республиканцы обратили свой взор от королей к народу, не понимая, что и народ можно игнорировать. Нет конца разложению идей, разрушению всех критериев истинности, которое стало возможным с тех пор, как человек прекратил попытки придерживаться основной и цивилизованной Истины, содержащей все малые истины и отслеживающей и отвергающей все заблуждения. С тех пор каждая группа берет одну маленькую истину, чтобы со временем превратить ее в ложь. У нас нет ничего, кроме движений во имя чего-то – мономаний, другими словами. Но Церковь – не движение, а место встречи, место свидания всех истин этого мира.

* Жозеф Илэр Пьер Беллок (1870 - 1953) - английский писатель, француз по происхождению, близкий друг Г.К. Честертона, основал вместе с ним газету «Нью Уитнесс». 

Перевод с английского Д. Суреева.