Доклад Олега Турия (директора Института истории Церкви Украинского католического университета), прочитанный на научном семинаре «Украина: чья каноническая территория?», организованном Институтом религии и общества УКУ 15 апреля 2005 г.

Исторические аспекты понятия «канонической территории»

Искренне благодарю организаторов, которые поставили мой доклад в программу нашего семинара третьим, поскольку теперь мне уже не нужно обращаться к тем фактам и тем аргументам, которые приводили и объясняли мои коллеги. Так что, имея теперь на кого ссылаться, постараюсь схематично подать лишь сжатый обзор проблематики, а заодно и сэкономить немного времени для дискуссии. Сразу же хочу обозначить, что не буду говорить о вопросе канонической территории во всей христианской истории, а сосредоточусь на украинском контексте. Т.е. на тех его аспектах, которые касаются, с одной стороны, взаимоотношений Церквей киевской христианской традиции, а с другой — отношений между Восточной и Западной Церквами на территории нашей страны. Эти две сюжетные линии я хотел бы проиллюстрировать несколькими примерами, которые отображают главные этапы и переломные моменты такого исторического развития.

Начну с упомянутого уже здесь 34-го Апостольского правила (на которое чаще всего ссылаются, говоря о канонической территории), согласно которому епископы каждого народа должны знать, кто среди них первый. Если посмотреть, как действовало этого правило в течение исторического развития Церкви Христовой в Украине, то увидим, что его действие скорее отрицалось, чем исполнялось. К правилу охотнее апеллировали в дискуссиях вокруг тех или иных проблем церковной жизни, нежели руководствовались для их решения. Вместе с тем, намного чаще в истории наблюдаем действенность другого средневекового правила, которое звучит так: «Чья власть — того и вера». Именно эту парадигму, это правило, приспосабливая к теме нашего с вами разговора, я бы модифицировал таким образом: «Чья власть — того и каноническая территория».

Как известно, образованная после Владимирового Крещения Руси Киевская митрополия охватывала земли всей Восточной Славянщины и, таким образом, по крайней мере в те времена существовало единство государственной и церковной территории. Другими словами, в течение нескольких столетий государственные границы Киевской Руси определяли границы единой иерархической структуры — Русской (а со временем — Киевской) митрополии. В период т.н. раздробленности, с появлением отдельных удельных княжеств, мы впервые в истории встречаемся с намерением разделить эту церковную (каноническую) территорию и приспособить границы экклезиологической юрисдикции к новому административно-территориальному устройству. И первейшая такая попытка, как это не парадоксально, исходила не от местных «извечных сепаратистов и раскольников», которыми сегодня в определенных кругах называют исключительно украинцев, а именно с тех земель, которые стали ячейкой формирования отдельной русской государственности. Первым прецедентом этой тенденции к делению была попытка образования независимой от Киева митрополии князем Андреем Боголюбским (1155-1174) во второй половине XII ст. Как известно его отец, суздальский князь Юрий Долгорукий, всю жизнь мечтал занять верховный престол Руси в ее древней столице, трижды подчинял город и надеялся после смерти оставить в нем преемником своего сына. Однако Андрею, по утверждению летописи, «не милый был Киев», он еще при жизни отца покинул город с частью благосклонных к нему бояр и войска, и взялся расстраивать собственное княжество на северо-восточных окраинах Руси. Чтобы подкрепить свое правление авторитетом духовной власти, он самочинно перенес центр епархии из Ростова в свою новую столицу — Владимир-над-Клязьмой, в котором построил величественный кафедральный собор, щедро одарив его фактически похищенными из Киева и окраин церковными реликвиями. Больше того, владимиро-суздальський правитель обратился к Царьграду с требованием образовать для его княжества отдельную, независимую от Киева, церковную провинцию, ссылаясь на известное нам уже 34-е Апостольское правило, согласно которому отдельное государство должно иметь своего собственного церковного предстоятеля.

Интересно, что Царьград, после детального рассмотрения андреевого ходатайства на специальном синоде, в котором приняли участие и киевский митрополит, и лишенный престола ростовский епископ, и предложенный Боголюбским кандидат на нового митрополита, ответил категоричным отказом, заявив, что с давних времен на этой территории был лишь один митрополитский престол в Киеве, и потому никакого другого престола создавать нельзя, — ссылаясь, снова таки, на то самое 34-е правило. Таким образом, эта первая попытка деления Киевской митрополии, инициированная Андреем Боголюбским, так и не была реализована. Несчастного претендента на первоиерарха Владимиро-Суздальськой митрополии со временем отдалили на суд киевскому митрополиту и четвертовали, и это не только «закрыло» вопрос, но и на некоторое время отбило охоту другим выступать с подобными «сепаратистскими» идеями. Кстати, именно в ответ на эту попытку деления митрополии в титуле киевских архиереев появилось приложение «и всей Руси», чтобы подчеркнуть неделимость ее «канонической территории».

Ситуация снова изменилась в период после монгольского нашествия в связи с перенесением в 1299/1300 гг. кафедры киевских митрополитов на север, в тот самый Владимир-над-Клязьмой. Теперь уже создания отдельной митрополии начали добиваться галицко-волынские князья, аргументируя, снова же таки, свое требование тем, что их княжество является отдельным государством, а не частью Киевской Руси, которой de facto давно уже не существует. Ходатайствовал в этом деле сын князя Данила Галицкого Лев, однако лишь его наследнику Юрию Львовичу удалось в 1303 г. получить согласие цареградского патриарха Афанасия и византийского императора Андроника Палеолога на возвышение Галицкой епархии до ранга митрополии, с подчинением ей Владимирской, Луцкой, Перемышльской, Туровской и Холмской епархий.

И все же, с точки зрения Царьграда, этот шаг был вынужденным, а раздел — нежелательным, так как всегда существовала опасность возникновения конфликта между двумя церковными юрисдикциями из-за политических междоусобиц князей, а это потенциально угрожало отказом одной из них от послушания самому Царьграду. Если же учесть географическую отдаленность и трудности в коммуникации русских земель с Византией, отсутствие их политической зависимости от нее, то понятно почему патриархат всегда ориентировался на принцип неразделимости Киевской митрополии, настаивая, чтобы эти территории всегда имели одного (т.е., зависимого от Царьграда) митрополита. Такова была, так сказать, «генеральная линия» Большой Церкви, которая зиждилась не столько на исторических или канонических основаниях, сколько на прагматических церковно-политических соображениях. К этому прибавилось еще и то обстоятельство, что Царьград со временем начал трактовать владимиро-суздальских, а позднее — московских правителей как возможных правопреемников византийских императоров в качестве покровителей и защитников вселенского православия, по мере того, как сама империя медленно, но неуклонно приближалась к своему упадку.

Поэтому первая Галицкая митрополия просуществовала лишь до 1347 г., когда она, в связи с угасанием галицко-волынской династии и домогательством московского князя Симеона Гордого (центр Киевской митрополии с 1326 г. был перенесен в Москву), была ликвидирована «золотой буллой» византийского императора Иоанна VI Кантакузена и снова подчинена «святой митрополии Киева и целой Руси». Восстановленная в 1370 г. вторично стараниями (и угрозами) польского короля Казимира III, под власть которого попали галицкие земли в середине XIV ст., Галицкая митрополия вскоре снова возвратилась под юрисдикцию московских архиереев, которые с 1401 г. начинают титуловать себя «митрополитами Киевскими, Галицкими и всей Руси». Подобные (и также недолговечные) попытки образовать отдельную митрополию для своих подданных византийско-славянской традиции делали и правители Великого княжества Литовского, в состав которого вошло большинство украинско-белорусских земель после монгольского нашествия.

Итак, мы видим, как с дезинтеграцией Киевской Руси земли древней Киевской митрополии оказались разделенными между тремя большими государствами: Литвой, Польшей и Москвой. Каждое из них, стараясь утвердить свое господство и подчинить остаток земель «киевского наследия», желала иметь и исключительное влияние на «канонической территории» Киевской Церкви. Но, поскольку ни одной из сторон не удавалось добиться «окончательной победы», то церковным структурам пришлось приспосабливаться к существующим политическим реалиям. Логика исторического развития и все более увеличивающиеся ментально-цивилизационные различия народов, развивавших духовную традицию Киева в разных социально-экономических и общественно-политических контекстах, неуклонно вели к окончательному делению древней «канонической территории» по линии государственной границы. Катализатором этого размежевания стали события вокруг заключения Флорентийской унии (1439), которую поддержал митрополит объединенной к тому времени Киевской митрополии Исидор вместе с иерархией и верующими украинско-белорусских земель, но отклонила светская и церковная верхушка Великого княжества Московского. При поддержке князя Василия II, который отстранил Исидора от престола и подверг его заключению «за измену», епископы с территорий, зависимых от Москвы, в 1448 г. провозгласили автокефалию своей Церкви, самочинно избрав нового митрополита. Его преемники на престоле приняли и новый титул «митрополитов Московских и всея Руси».

Таким образом Киевская Церковь была разделена на две отдельные митрополии, хотя с этим в Царьграде еще долго не могли смириться, назначая в Киев митрополитов с древними полномочиями (которых они практически не могли реализовать) и укоряя московитов за раскол и произвол (чем те, в свою очередь, не сильно озабочивались). Такой статус Московской Церкви — канонически непризнанной автокефалии со своей, отделенной от Церкви-матери, территорией — формально сохранялся до 1589 г. Воспользовавшись пребыванием цареградского патриарха Иеремии II, Москва добилась фактического признания своей автокефалии; больше того, получила и высший иерархический статус — статус патриархата. Однако интересно, что первым актом, который патриарх Иеремия издал, вырвавшись за границы «канонической территории» Московского государства, была грамота, в которой он однозначно и категорически заявил, что Киевская митрополия остается в лоне Цареградского патриархата и что новообразованный Московский патриархат на эту территорию никаких прав не имеет. Таким образом, сим юридическим актом было окончательно узаконено, что граница между Московским государством и Речью Посполитой является границей между двумя «каноническими территориями» православной традиции: Московским патриархатом и Киевской митрополией Цареградского патриархата.

Новая проблема с территорией (будем говорить исключительно о Киевской митрополии, оставляя в стороне Московский патриархат) возникает в связи с заключением Брестской унии (1596). Различные концепции церковного объединения и разное восприятие заключенного в Риме и ратифицированного частью епископата и духовенства в Бресте унийного акта привели к тому, что линия раскола на этот раз пролегла не по каким-то геополитическим координатам, а в пределах одной государственной территории соответственно церковному подчинению: разделение произошло на тех, кто желал оставаться под омофором цареградского патриарха, и на тех, кто хотел изменить юрисдикцию на римскую. Конечно, разность взглядов поначалу еще не означала наличие двух разных Церквей. Эта сложная, печальная и трагическая история конфессионального разделения состояла из нескольких этапов. Сначала была богословская полемика, судебные тяжбы и сеймовые баталии с намерением убедить другую сторону отказаться от своих «блудов» и сойти с «пагубного пути». В 1620 году, после высвячивания иерусалимским патриархом Феофаном III нового митрополита и епископов на престолы, которые занимали унийные владыки, появляются две параллельные иерархии, предстоятели которых носят одинаковый титул — митрополита Киевского, Галицкого и всея Руси — и канонически считают «своей» одну и ту же территорию, хотя реально осуществляют свои полномочия лишь в отношении тех, кто признает их юрисдикцию. В 1632 году польский король Владислав VI, желая прекратить спор о каноничности той или иной иерархии и разрешить вопрос законности претензий сторон на ту или иную территорию, решает дело по другому имперскому принципу — «разделяй и властвуй». Король официально признает обе митрополии — унийную и православную, закрепив за каждой из них определенные епископские престолы, монастыри и храмы.

Конечно, королевское решение отнюдь не прекратило религиозного противостояния в украинско-белорусских землях. Больше того, на него наложились другие социально-экономические, этнокультурные и государственно-политические конфликты, вследствие которых в 1654 г. центральная и восточная часть Украины во время казацкого восстания под началом Богдана Хмельницкого перешла под «высокую руку единоверного московского правителя». Вскоре была подчинена Московскому патриархату (1685/1686) и та часть православной Киевской митрополии, которая оказалась под господством России, причем на началах, далеких от каноничности, что и до сих пор дает основание Царьграду оспаривать легитимность этого акта. Но даже, если принять его за совершенный факт, все же следует подчеркнуть, что под церковное начало Москвы перешла не целая митрополия, а лишь сам митрополит (избранный также при довольно сомнительных обстоятельствах) плюс те территории, которые принадлежали Российскому государству (то есть Левобережье и сам город Киев с окраинами). Вместе с тем, другая часть митрополии (на Правобережье) и дальше считалась канонической территорией Цареградского патриархата, а киевские митрополиты или администраторы управляли ею как экзархи цареградского патриарха для епархий, оставшихся под государственной властью Речи Посполитой.

«Каноническую территорию» Киевской митрополии Москва очень быстро «обустроила» по-своему. Сразу после Переяслава из-под юрисдикции Киева были забраны белорусские епархии и Черниговская архиепархия, и подчинены непосредственно Москве. В 1687 г. киевским митрополитам было запрещено употреблять в титуле приставку «и всея Руси». Со временем от самой митрополичьей епархии была отделена ее южная часть и образована Переяславская епархия. Таким образом, древняя Киевская митрополия на землях под российской властью из поместной Церкви своего права была преобразована в обычную региональную структуру другой Церкви — Российской — и орудие русификаторской политики царского государства.

Как реакция на маргинализацию и «оброссиивание» украинской православной традиции на Левобережье и в самом Киеве, на украинских землях под польской властью (и не без ее содействия) постепенно происходит переход в унию. И, приблизительно к началу XVIII ст., мы снова имеем ситуацию, когда граница между Речью Посполитой и Московским царством становится границей между разными церковными юрисдикциями (на сей раз еще и разной конфессиональной принадлежности): между унийной Киевской митрополией, соединенной с Римом, и Московским патриархатом с «растворенной» в нем православной Киевской митрополией.

Еще с большей последовательностью принцип «чья власть — того и вера» проявлялся в отношении русской государственной и церковной верхушки к Унийной Церкви. Всякий раз, когда с ослаблением Речи Посполитой и ее делением царская империя распространяла свое господство на сопредельные украинско-белорусские земли, это влекло за собой насильственное переведение «униатов» на огосударствленное русское православие (1768-1796 — Правобережная Украина, 1839 — Западная Беларусь и Северная Волынь, 1875 — Холмщина и Подляшье) и соответствующее расширение «канонической территории» Русской Православной Церкви. Каждый раз такое переподчинение осуществлялось под лозунгом «возвращения в лоно Церкви-матери», хотя фактически было обычнейшим прозелитизмом, следы которого в Москве привыкли искать где угодно, только не в собственной истории и практиках. Ведь нельзя возвратиться туда, где ты никогда не был! Если бы «униаты» на Правобережье и в самом деле захотели куда-то возвратиться, то разве что к тому состоянию, в котором была их Церковь перед унией, то есть — к Киевской митрополии Цареградского патриархата. Вместе с тем их не только «обратили» в другую конфессию, но и прямо подчинили Москве, изменив при этом характерные особенности их церковной жизни и перекроив даже границы епархий, чтобы связь с древней традицией разорвать окончательно и «обустроить» ее на русский синодальный лад.

Подобную модель старались применить и для «обращения» галичских греко-католиков во время I-й мировой войны, хотя в то время русская иерархия еще признавала, что эти земли, по крайней мере формально, должны были бы принадлежать к канонической юрисдикции Царьграда. Ведь еще в 1910 г. волынский епископ (позднее архиепископ) Антоний (Храповицкий) получил от цареградского патриарха Иоакима ІІІ право быть экзархом для тех верующих, которые в Галиции могли бы перейти из унии в православие. Конечно, во время войны и оккупации края русскими войсками об этих «формальностях» никто уже не упоминал, а царская администрация вместе с церковными «миссионерами» занимались откровенным насаждением православия синодального пошиба.

По этой же имперской схеме действовала и советская власть, содействуя расширению «канонической территории» Русской Православной Церкви путем ликвидации унии и переведения под юрисдикцию Москвы православных (или «оправославленных») верующих на тех землях, которые были присоединены к Советскому Союзу вследствие II-й мировой войны. Здесь уже не шло и речи ни о каких канонических или вообще церковных основаниях и даже не упоминалось о Правилах апостолов, так как тогда наибольшим «ревнителем православия» и «собирателем земель» для Московского патриархата пришлось бы признать недоученного семинариста и профессионального атеиста Иосифа Сталина. Вместе с тем последовательно и грубо воплощался принцип: где есть Советское государство, там должны быть лояльная (и послушная) государству Церковь. Если логику тоталитарного режима еще как-то можно понять (но не оправдать), то непонятно, какой логикой руководствуется иерархия Московского патриархата, которая все еще до сих пор настаивает на «каноничности» насилия над совестью верующих. В результате имеем сегодня такую ситуацию, «которую имеем»: РПЦ считает всю территорию бывшего СССР своей монопольной «вотчиной» без оглядки на то, как, когда, при каких исторических обстоятельствах и на основании каких церковных канонов те или иные земли туда входили. Создается впечатление, что иерархия этой Церкви до сих пор живет в «нерушимом Союзе», или, по крайней мере, не оставляет надежд на восстановление и бывшей империи, и своего монопольного статуса.

Что касается проблемы «канонической территории» в исторических взаимоотношениях христиан восточной и западной традиции на землях современной Украины, то здесь мы вынуждены ограничиться лишь несколькими моментами. Из источников мы знаем о присутствии латинян в Киевской Руси еще даже до ее официальной христианизации. Со временем были основаны отдельные монастыри, храмы и приходы латинского обряда. Однако иерархические структуры начинают появляться только после того, как украинские земли оказываются под властью Польши и Литвы. В частности, уже король Казимир III (правил до 1370 г.) предлагал папе Климентию VI основать в подчиненной им Червоной Руси отдельную латинскую митрополию с семью епископскими кафедрами. Это намерение удалось частично реализовать в 1375 г., когда буллой папы Григория XI (1370-1378) «Debitum pastoralis officii» было канонически основано Галицкую римско-католическую архиепархию и викарные епископства во Владимире, Перемышле и Холме, где предполагалось, соответственно постановлениям IV Латеранского собора (1412), отстранить от церковной власти «схизматических наставников», а верующих восточной традиции подчинить юрисдикции латинских ординариев. На практике же становление епархиальной сети латинян всюду, кроме Галицкой архиепархии, происходило параллельно к существующим древним епископствам византийско-славянской традиции. Т.е., на наших землях едва ли не впервые в истории закрепился феномен, который теперь в каноническом праве называют «двойной иерархией», когда вопреки древнецерковному правилу «один город — один епископ» архипастырскую ответственность на одной и той же территории осуществляют два архиерея разных обрядов.

Причем Латинская Церковь, занимая привилегированное положение и пользуясь поддержкой государственной власти, никогда не признавала легитимности и равноправности иерархических структур восточной традиции. Русских епископов в лучшем случае считали викариями для отдельного обряда, но не полноправными ординариями. В тогдашних официальных документах их даже называли не episcopus, а vladice, священников — не parochus, а popones, а храмы — не ecclesia, а synagoga. Такая терминология отображает восприятие всего восточного как чего-то второстепенного, менее ценного. В основе такого трактования лежала официальная римская доктрина «преимущества латинского обряда».

Ситуация коренным образом изменилась после перехода западноукраинских земель под власть Габсбургов. Австрийские правители признали каноническую самостоятельность епархий восточной традиции и юридически уравняли их предстоятелей и душпастирей во всех правах с латинянами, а следовательно и признали их юрисдикцию на определенной территории. Однако, с точки зрения католического церковного права, эта проблема еще долго оставалась нерешенной. В 1863 г. при посредничестве Рима был заключен так называемый конкордат, т.е. соглашение о межобрядовых отношениях в Галиции, по которому в конце концов были признаны определенные права епископств восточной традиции, но они и дальше не считались отдельной Церковью, а лишь иным обрядом.

Новую страницу открыл ІІ Ватиканский собор в 60-х гг. XX ст., который признал за Восточными Церквами право поместности и их равенства с римо-католиками во всех отношениях, в том числе и правах иметь не только свою экклезиологическую, литургическую и каноническую традицию, но и развивать собственное богословие.

В завершение можно подытожить, что в течение истории вопрос канонической территории и претензий на таковую был очень тесно связан с вопросом политической власти. В современном мире, при нынешних обстоятельствах, на первое место вышел вопрос развития гражданского общества, приоритета прав личности над правами любых сообществ. Смотря с такой перспективы, «канонической территорией» веры становится душа, сердце каждого отдельного человека. Именно за эту «территорию» всем без исключения Церквам сегодня и следовало бы сразиться.

Олег ТУРИЙ
кандидат исторических наук
директор Института истории Церкви Украинского католического университета

Источник: «Патріарший Собор Воскресіння Христового в Києві УГКЦ»